Второй после Мадары (СИ)

— Не хочу тебя пугать, но, похоже, это были приспешники Мадары. Как тот, с кем я дрался в Камуи, — Обито решил не продолжать. Он не был уверен, помнит ли Ханаби то нападение на неё, едва не закончившееся летально. У самого мурашки побежали по спине, потому что знал: нападение закончиться вполне себе даже успело.

— Постой. Мадара сам нас ищет? Разве не мы его искать должны?

Чёрт, надо следить внимательнее за тем, чтобы все сказки в одну вязать.

— Одно другому не мешает.

— Как ты думаешь, когда примерно мы сможем на него выйти? — внезапно очень серьёзно спросила Ханаби.

— А что, ты уже хочешь домой? — поддел её Обито, стараясь не обращать внимание на то, что смешок у него вышел несколько нервным.

— Размечтался. У меня с ним личные счёты. Он убил моего двоюродного брата. И раз уж мне повезло оказаться в твоей команде, я не могу упустить такой отличный шанс отомстить.

Команда. Какое забытое слово. Слово из прошлой жизни.

«Так-так-так, а о каком это брате она говорит? — прокрался из подкорки внутренний голос. — Уж не тот ли, чьё хенге она нацепляла? Не очень-то ей понравится, наверное, узнать, что она на самом деле общается с убийцей брата исключительно тесно». Обито впервые в жизни мысленно проклял досацуган.** Вот чего он точно в нынешних обстоятельствах предпочёл бы не помнить, так это того бьякуганщика, чей труп нянчил Наруто.

Хотя он сам виноват. Надо было думать, куда соваться. Обито целился не в него.

Ну, и в конце концов, Мадара там тоже был. И целая куча Хьюг. Так что она вполне может быть права и Обито тут вовсе не причём.

— Так что? Когда? — выдернула она его из раздумий.

— Думаю, в течение пары дней. Ты уверена, что месть — стоящее дело? Может, лучше сделать что полезное?

Ханаби уставилась на него в совершеннейшем недоумении.

— Ты не похож на человека, который может рассуждать таким образом.

— Каким?

— Занудным.

— Я практик. Предпочитаю рационально тратить энергию.

— Да чёрта с два! Ты романтик. Спорим? А про «рациональную трату энергии», — кривляясь, передразнила его Ханаби, — говорят обычно лентяи и тюфяки, — закончила она и показала ему язык.

Обито отчего-то рассмеялся. Что-то в ней было такое… обезоруживающе детское.

А может быть, дело в том, что это живое существо относилось к нему по-доброму. Первое за семнадцать лет.

— Что смеешься? Спорить будешь? Или боишься?

— С чего ты взяла, что я романтик? — Обито состроил такую суровую мину, на которую только был способен.

— А нет. Так не честно. Сначала говори — споришь или нет? — в её глазах плясали бесята.

Обито почувствовал, что его бессовестно берут на слабо.

— Валяй. Спорю.

— На что спорим?

— Если я выиграю, то могу не отвечать на любые вопросы, которые хочу, а ты не имеешь права обижаться.

— Окей. А если я — то ты обязан ответить правду на любые мои вопросы!

— Так не честно. Один вопрос.

— Пять!

— Один.

— Три!

Обито цокнул языком и покачал головой.

— Один.

— Жульничество! Ну, меньше, чем на три, я не согласна.

— Один или никакого пари.

Ханаби возмущённо пыхтела, не сводя с него глаз.

— Ладно! Но никакого вранья. Бьякуган включу, учти.

Конец фразы потерялся, внезапная ослепляющая вспышка на периферии сознания заставила Обито схватиться за голову.

Потолок тёмной комнаты. Слева у стены на полу чёрная бесформенная груда хлама. Продвижение к ней, пол очень близко. Постепенно чёрное обретает человеческие очертания. Волосы спутаны, пол не разобрать. Маленькие руки хватают человека за одежду и пытаются трясти. Пачкаются в чём-то ещё более тёмном, замирают, медленно разворачиваются ладонями вверх. Несколько секунд картина не меняется, затем силуэт лежащего мгновенно становится очень близко — вплоть до того, что отрезает взгляду любой свет. Через какое-то время изображение стремительно отдаляется, человек уменьшается в размерах, зато увеличивается дверной проём, сереющий на фоне окружающей темноты, поглощает, выпуская в другое помещение, картинка сильно качается, дверь, синяя улица…

Обито судорожно выдохнул, обнаружил себя на коленях, зажмурился от яркого по сравнению с видением света. То, что боль в голове рождал правый шаринган, не оставляло никаких сомнений в том, что только что было.

Это уже случалось с ним и Какаши. Дважды. То есть достаточно часто, чтобы не спутать ни с чем другим. Это не обычный кошмар. Это прямая трансляция чужого кошмара.

Если бы не боль, Обито бы принял это за привет от совести. Хотя он сомневался, что такие дела могут пронять эту старуху. Раз уж её никак не задели множество черноволосых детей, не успевших перед смертью даже проснуться (Итачи отказался трогать малолеток — из-за ассоциаций с Саске; пришлось взять их на себя). Обито был ей благодарен за то, что не тревожила по пустякам, потому как с главным она его и так до смерти замучила.

Внезапно сквозь вакуумную, ватную тишину прорвался голос Ханаби:

— … порядке? Не молчи!

— Всё… нормально, — Обито поднялся, в последний момент слегка покачнувшись. Совсем чуть-чуть. — Ты собралась?

— А что тут собирать?

Вдох. Выдох. Вдох. Самочувствие вроде бы стабилизировалось.