Второй раунд

Прошел к себе и стал листать бюллетень внутригерманской информации. Содержанке его материалов перекликалось с тем, о чем только что говорил Енок. В них писалось о новых выступлениях Курта Шумахера, который все еще надеялся расколоть единство действий Социалистической единой партии Германии. Практически он играл в дудку американских и английских политиков, которые никак не хотели расстаться с идеей превращения Германии в плацдарм борьбы с коммунизмом и социализмом. В зонах по ту сторону границы буквально с первых послевоенных дней началось подавление народной инициативы создать демократическое антифашистское государство, и совсем не случайно администрация английской и американской зон так охотно пошла на их объединение в так называемую Бизонию. Бизония становилась первым рубежом восстановления вермахта, Фомин знал много фактов тому, знал, что подняли голову те, кто еще вчера боялись даже заикнуться о своих связях с нацистами. И они уже пытались навязывать людям свое мнение и даже диктовать.

Прочитал Фомин не без интереса зарубежные отзывы о деятельности советской военной администрации и о ее добрых контактах с немецкими органами самоуправления и демократическими организациями. Англичанин Гордон Шаффер, находившийся продолжительное время в советской оккупационной зоне, писал: «Между русскими и немцами сложилось подлинное сотрудничество, не такое, как между победителями и побежденными, а как между товарищами по работе». А лейбористский депутат английского парламента заявил: «Я восхищаюсь работой советских оккупационных властей, которые с такой внимательностью и с такой большой гуманностью направляют жизнь в своей зоне и предоставляют демократическим силам в своей зоне полную свободу действий. Русские генералы, стоящие во главе администрации, произвели на меня такое впечатление: это люди, полностью освоившиеся со своими обязанностями, помогающие всеми силами немецкому народу при восстановлении народного хозяйства и гордые успехами, достигнутыми под их руководством».

Дежурный, позвонивший Фомину, сказал, что Кторов, отпустив сотрудников, сразу же ушел домой.

— Эх, жалость какая. А я надеялся еще с ним потолковать. Думал поработать завтра.

— Тебе тоже давно пора отдыхать, — сказал дежурный. — Уже шесть, а сегодня суббота. Отдыхать брат, тоже нужно, а то ног поешь не будешь. Сходи лучше в кино. За мое здоровье…

— Надеюсь, найдете дорогу без меня. Счастливо, — пожелал Фомин Скитальцу и его девушке, когда они вышли из кинотеатра, и побрел по аллее.

Почему-то стало очень тоскливо. Охватило чувство одиночества. Оно приходило к нему нередко в не заполненные работой часы. И он очень, обрадовался, когда на скамейке у фонтана увидел Кторова.

— Что, не спится? Мне в вашем возрасте нужно было только добраться до постели и тогда… — Кторов присвистнул.

— Да нет, был в кино. Потом решил побродить тут.

— Присаживайтесь. Я после ужина вздремнул, да перехватил лишку. Мои спят, а я, как и вы, колоброжу. Да и вечер хорош.

Фомин сел рядом.

— Георгий Васильевич, мне не удалось попасть к вам. Я хотел…

— Стоп! Давайте договоримся — о работе ни слова.

Они посидели молча, наслаждаясь прохладой по-южному темной ночи. Ветерок обдавал их мелкими брызгами, сбитыми с водяных струй фонтана.

— Теперь бы в самый раз стаканчик — другой крепкого чая, — заметил Кторов.

— Так это же мигом. Пойдемте ко мне, и я напою вас чаем. С преотличным вареньем.

— А не поздно? — Кторов посмотрел на светящиеся стрелки часов. — Двенадцатый… Поздновато, но, пожалуй, идемте.

Пока Фомин готовил на кухне чай, расставлял посуду, Кторов взял с тахты томик стихов Гете, открыл заложенную страницу. «Быть человеком — значит быть борцом»…

«Успевает и читать. Молодчина», — стал рассматривать корешки книг. Фенимор Купер и Джек Лондон. Рядом стояли учебники по государственному праву, психологии и, совсем неожиданно, толстенный том Плутарха на немецком языке.

— Прошу, у меня все готово.

Кторов оглянулся.

— Женя, да вы хлебосол. Ужин царский. Откуда вся эта прелесть?

На столе, в окружении фужеров и чашек, красовалась бутылка массандровского муската, ваза с яблоками, варенье.

— Мама все. Вино и варенье прислала еще к майским праздникам. Это клюква. Она знает — мое любимое. Открыть все как-то не было подходящего случая. Вот и дождалось.

— Что скажет гостеприимный хозяин о партии в шахматы? — спросил Кторов, отдав должное и вину, и чаю с вареньем.

— С удовольствием.

Они устроились на тахте, подолгу обдумывали каждый ход. Фигуры Фомина вскоре явно начали теснить шахматное войско начальника.

— Вам не кажется, Евгений Николаевич, сделав очередной ход, сказал Кторов, — что в игре со Старком мы пока находимся в положении защищающихся. А пора бы заставить противника, как говорится, плясать под свою дудку. Нам нельзя дольше сидеть и ждать, раскинув сети.

— Последние дни были какие-то сумасшедшие. Но я думал. Может быть, Мюллер?