— Я помню, помню. Уже скоро, — промычал я, поспешно отвязал клинок и засунул его в карман. — А чего это здесь рыбой пахнет? Пышкин, ты чего, всё это время на кухне хомячил морепродукты?
— Нет, — ответил рыжий пройдоха и стал хлопать честными-честными глазами.
— Ладно, хрен с тобой, золотая рыбка. Сейчас это не так важно. Ты не видел здесь Испанца?
— Армянина вроде видел, а испанца — нет, — серьёзно ответил кот, а потом испустил скрежещущий смешок и бросил: — Видел я его, видел. Испанец прошёл тут несколько минут назад с какой-то самкой, от которой пахло вином, духами и чем-то затхлым. Таких надо в шею гнать.
— Пошли за ним, — обрадованно бросил я и торопливо потопал по коридору, дёргая двери и прислушиваясь.
Вскоре до моих ушей стали долетать вздохи и ахи. Есть! Вон в той комнате кто-то активно шпилится. Я подскочил к ней, медленно повернул ручку и приоткрыл дверь, за которой скрывалась окутанная мраком спальня, иногда освещаемая вспышками молний. Последние, кстати, только мне мешали, потому что я и так хорошо видел в темноте, благодаря чему сумел разглядеть старинные часы с кукушкой, которые отставали на пару минут, ростовое зеркало в резкой оправе и большую кровать с балдахином. И на ней среди скомканных простыней обнаружился Испанец, которого оседлала обнажённая женщина. Её одежда, как и шмотки охотника, оказались разбросаны по ворсистому ковру. И они в порыве страсти даже маски сорвали, что ставило всех охотников под удар.
Глядя на них, я понял, что Испанец, кажется, напрочь лишился разума. А он в это время начал страстно шептать, целуя грудь раскачивающейся женщины:
— Люба, я обожаю тебя… ты совершенна…
Отчасти я был с ним согласен. Дамочка действительно была весьма хороша собой, пока мой взгляд не зацепился за её отражение в зеркале. Вот тут-то у меня и зашевелились волосы в подмышках. Вместо красивой женщины лет тридцати там отражалась самая настоящая старуха: с вытянутой до пупка сморщенной грудью, пигментными пятнами, седыми волосами и морщинистой серой кожей, которую едва не протыкали выступающие рёбра. А её лицо — это вообще был настоящий ужас. Рот оказался наполовину наполнен чёрными пенками зубов, из носа торчали клочки седых волос, над сморщенными губами торчало аж три крупных лиловых бородавки, а глаза были бледно-голубыми с жёлтыми пятнами зрачков.
Увидев её отражение, я чуть в обморок не упал, а потом непроизвольно перекрестился трясущейся рукой.
Пышкин же, который тоже смотрел в зеркало, в страхе прошептал, вытаращив глаза:
— Мать честная, твою мяу. Я ответственно заявляю, что моя хрупкая психика сломана.
— И моя, — сумел выдавить я, а потом взял себя в руки и неслышно проник в комнату, где на цыпочках подкрался к страшилище, скачущей на закатившем глаза охотнике, и вытащил из ножен Тетсуя, чтобы вонзить его в спину мерзкой обманщицы. Вот только лезвие ножа блеснуло во всполохе молнии, чем привлекло внимание почти достигшей оргазма старухи, прячущейся под личиной женщины. Она с хрустом повернула голову и уставилась на меня влажными глазами с томной поволокой. А я попытался ударить её ножом, но эта стерва оказалась ловчее. Она успела свалиться с Испанца, оказавшись на полу, из-за чего клинок прошёл мимо тела обманщицы, едва не угодив в волосатую грудь мужчины.
Охотник же в этот миг почувствовал, что секс как-то уж больно резко прекратился и поспешно распахнул глаза, заметил меня и разъяренно выдохнул:
— Стажёр! Ты какого хрена тут делаешь?!
— Тебя, дурака, уже во второй раз спасаю, — люто прошипел я и указал ему на зеркало, где сейчас во весь рост отразилась бабка, выпрямившаяся возле кровати.
Испанец увидел её отражение, ещё больше выкатил глаза, хотя казалось, что больше уже было некуда, а потом позеленел и поражено прошептал:
— Я ведь ей ещё и мохнатку…
И тут его вырвало прямо на белоснежные простыни, словно и он любил оставлять мои фирменные знаки.
А женщина в эти секунду зашипела точно змея и её очертания поплыли. Она очень быстро превратилась в ту самую старуху. Хотя, нет, не в ту самую. Кое-что изменилось. Ко всему прочему у неё появились десятисантиметровые серые когти и хвост, который вырос из копчика и был похож на скорпионий. Он так же загибался и заканчивался шипом, который влажно поблескивал, покачиваясь над седой шевелюрой бабки. Сама же старуха пронзала меня бешеным взглядом, от которого у меня мигом появилось трусливое желание схватить охотника и свалить отсюда, но я понимал, чем это чревато, поэтому смело запрыгнул на кровать, держа в руке Тетсуя.
В этот миг страшилища прошипела со змеиными нотками в голосе:
— Мелкое человеческое отродье, ты хоть знаешь кто я такая?
— Хитрая бабка, любящая мужиков помоложе?
— Сейчас ты умрёшь.
— Это ты, баба Люба, надвое сказала, — сквозь страх ухмыльнулся я и бросился на неё. — За Пенсионный фонд!