Дома пришлось маме объяснять, где я так задержался, естественно, опустив подробности разборок с одноклассником моей музы. Фотография с Райкиным тут же заняла своё место в семейном фотоальбоме, вызывавшем у меня умиление. Ещё лет тридцать – и они начнут отходить в прошлое, уступив место цифровым фотоальбомам в разного рода социальных сетях.
Стипендию слегка задержали в связи с выходными, праздничной демонстрацией и последующим выходным 8 ноября, выдали деньги только 9-го числа. Решив, что уже не маленький (тем более в свои-то 58) и не стоит отвлекать маму по пустякам, после училища добрёл до ЦУМа, где купил брюки, подходящие по цвету к моему пиджаку. Мама, впрочем, мой выбор одобрила, хотя и пожурила, что пошёл покупать без неё, и показала мне мои старые штаны, которые принесла от своей знакомой, являющейся счастливой обладательницей швейной машинки.
Шов всё равно оставался заметным, однако выбрасывать штаны было жалко, да и вдруг что с новыми случится – будет хоть что одеть на подменку. Был бы я взрослым – у меня успела бы накопиться одежда, было бы что-то про запас, а так расту не по дням, а по часам, старую одежду, которую и износить-то толком не успел, мама отдаёт брату-дальнобойщику, у которого растёт сын, на два года меня младше. Может быть, дядя Витя брал одежду потому, что отказать сестре было неудобно. С его-то доходами, думается, он мог без особого ущерба для своего кошелька одевать всю семью, закупаясь не только в Пензе, но и в столице, куда периодически мотался по работе.
Вторник прошёл буднично: с утра до двух часов дня учёба, вечером тренировки. А в среду мне пришлось тренировку проигнорировать: меня, как автора музыкального произведения, к шести часам вечера пригласили на студию пензенского телевидения на запись «Гимна железнодорожников». То есть исполнять его должен был хор под управлением Гришина, а я, так сказать, дать добро, мол, всё хорошо, меня этот вариант устраивает. Правда, я плохо представлял, как они будут петь гимн в своих сарафанах и косоворотках. Однако, как вскоре выяснилось, мои волнения оказались напрасными.
На проходной телецентра меня встретила режиссёр трансляции, представившаяся Светланой Николаевной.
– Вы автор гимна? Мне говорили. Что вы молоды, но я не ожидала, что настолько… Идёмте за мной.
Расположенная на втором этаже студия показалась огромной, если и меньше нашего актового зала, то ненамного. Ого, подумал я, увидев участников хора, одетых в форму железнодорожников, вот это ребята подготовились. Пиджаки серого цвета с нашивками в виде крылатых колёс и скрещённых молоточков со штангенциркулями под ними были у всех одинаковые, но если мужчины были одеты, естественно, в серые брюки, то дамы в такого же юбки. Опять же, головы мужской части хора украшали фуражки с кокардами, а женщины козыряли беретами. И даже Гришин был одет железнодорожником!
Увидев меня в студии, он тут же направился в мою сторону, протягивая руку.
– Максим, здравствуйте! Очень хорошо, что вы пришли, нужно, чтобы и автор остался доволен увиденным и услышанным, иначе получится халтура. Кстати, я немного разнообразил аранжировку для наших инструментов и разбил исполнение гимна на голоса. Хотите посмотреть партитуру? Нет? Но я всё равно надеюсь, что вам понравится.
Инструментальный состав группы меня тоже приятно удивил. Никаких гармошек с балалайками, вполне нормальные эстрадные инструменты и небольшая духовая секция.
– Присаживайтесь вот здесь, и будете смотреть и слушать, как хор исполняет гимн, – услышал я голос Светланы Николаевны. – Во время записи просьба соблюдать тишину и не вскакивать с места. Все разговоры и обсуждения только тогда, когда я разрешу.
И пошла занимать своё место за режиссёрским пультом. Краем уха услышал чью-то негромкую беседу, из которой понял, что на днях по девятому каналу планируется запустить трансляцию Второй программы ЦТ, а в следующем году Пенза может начать принимать цветную картинку. Хм, то-то радость будет обладателям цветных телеприёмников, если в Пензе таковые имеются.
Нет, что ни говори, а Октябрь Васильевич большая умница. Исполнение гимна хором профсоюзов звучало на порядок мощнее и выгоднее, чем то, что мы делали на сцене ДК железнодорожников имени Дзержинского. Тут мне даже и возразить было нечего.
Однако самого руководителя хора то и дело что-то не устраивало, он то и дело останавливал запись, выговаривая то одному участнику хора, то другому, я даже услышал сказанную вполголоса недовольную реплику одного из операторов, что эдак они за один вечер израсходуют месячный запас плёнки. Кстати, запись велась на кинокамеры, и одновременно через микрофоны писалась звуковая дорожка. Впоследствии монтажёрам предстояло свести воедино звук и картинку.
Окончательный вариант, устроивший Гришина и согласную уже на всё режиссёра, получился только с пятого дубля. Когда стало ясно, запись окончена, я подошёл к руководителю хора, смотревшего на меня с долей опаски, словно я мог его укусить.
– Ну что я скажу, Октябрь Васильевич…