За вторую подбитую накануне утку, которую я собирался поджарить сегодня вечером, я получил пять довольно крупных рыбин. Шкуру тоже предложили обменять на рыбу, но я отказался. Здесь, на берегу, было хорошо. Я дождался, пока рыбаки уйдут, нарвал камыша и сделал себе лежанку, накрыв ее шкурой. Потом развел костер и запёк рыбу на углях, используя обломки старых стрел в качестве вертелов. Кажется, впервые с момента попадания сюда я получил приятный ужин. У рыбы был почти отчетливый вкус жареной рыбы, в реке текла прекрасная холодная вода. Было прохладно, но я подкинул в костер побольше толстых веток и уже через несколько минут клевал носом. Где-то в деревне залаяла собака. Хорошо, что они тут есть. Яна любит собак.
Когда я проснулся, был день. Лодка, всю ночь тихонько покачивавшаяся у причала, исчезла — рыбаки ушли на утренний промысел.
Я вспомнил, чт
Я встал, пошел к воде ополноснуть лицо. И неожиданно почувствовал, что я давно не мылся. Я снял с себя то, что с горем пополам можно было назвать одеждой, и полез в реку. Вода была прохладная, необыкновенно освежающая. И я даже повалялся немного на песке на мелководье. Я слышал, как плещется в реке рыба, и радовался, что здесь нет каких-нибудь фэнтезийных трехфутовых крабов-убийц или кракенов, что это самая обычная река с обычной рыбой.
На берегу я попробовал вытереться шкурой и весь покрылся прилипчивым волчьим волосом, пришлось идти мыться снова.
Я развел костер и попытался прополоскать одежду. На штанах не хватало половины штанины, доставшейся волкам. Рубаха имела огромную дыру в том месте, куда меня ткнул мечом Тартар. Я развесил тряпки на длинных ветках, воткнутых на расстоянии трех футов от костра. А сам сел на шкуру: сох и грелся. Я старался не думать о том, что должно было произойти вот-вот.
Золотистое свечение уведомления вспыхнуло, и мое сердце подпрыгнуло и забилось.
Я выдохнул с облегчением! Вспыхнуло новое уведомление, это было письмо!