– Проходи, мы тебя заждались, я всех предупредил, что у нас должен появиться сам Максим Варченко… Кстати пока не забыл, вот, держи ключи от квартиры Аллы. Адрес помнишь? Вешняковская-11, 1-й корпус…
– Да помню я, помню, – сказал я, забирая ключи и пряча их в карман джинсов.
А что, джинсы – универсальная одежда, плюс заправленная под широкий ремень джинсовая рубашка. На премьере я не выглядел в таком прикиде «белой вороной», да и здесь, собственно говоря, хватало «джинсовых».
– Друзья! – разнёсся по квартире голос Александра Борисовича. – Прошу любить и жаловать – Максим Варченко собственной персоной! Надеюсь, здесь нет человека, кто не знает, кто это такой?
– Я лично не знаю.
Это пробурчала сидевшая рядом на тахте унылая женщина неопределённого возраста в больших очках с роговой оправой. Она мне явно кого-то напоминала, но вот кого – не мог вспомнить.
– Лера, ну тебе с твоими идеями о свержении Советской власти, конечно, не до музыки, разве что «Марсельеза» удовлетворит твоему вкусу. – хохотнул проходивший мимо худой тип в таких же очках, в чёрной водолазке под пиджаком и мятых брюках.
Лера? Ёкарный бабай, да это, похоже, Валерия Новодворская! Не в психушке, не в лагерях, и даже не за 101-м километром, сидит, развалившись, и спокойно листает какую-то книгу в коричневом перелёте… Ого, Лукреций, «О природе вещей». Кажется, мне точно такое же издание 1946 года попадалось когда-то в библиотеке в начале 90-х, в переводе Петровского.
М-да, баба-то в общем умная, её бы энергию – да в мирное русло. И что она вообще делает на этой тусовке? Понятно, что здесь, наверное, собрались не только поэты, писатели, художники, музыканты и артисты. Но всё равно я если и представлял себе Новодворскую, то либо закрывшейся в пыльной и грязной комнатушке с такими же одержимыми соратниками, вынашивающими планы по развалу СССР, либо на митинге с самодельным плакатом, призывающим отдать под суд «кровавую гэбню».
Ну да бог с ней, с Валерией Ильиничной, меня уже тащат к заставленному напитками и закуской столу. Стульев нет, вернее, они есть, только располагаются у стен комнаты, так что всё это похоже на фуршет. Да и закуски соответствующие, разного рода нарезки, салаты, фрукты, а посреди стола большой торт с кремовыми розами, правда, уже сильно посечённый местными сластёнами. Вон тот, в водолазке, уже семенит к Новодворской с блюдечком, на котором покоится нехилый такой кусок торта, а та смотрит на этот ломоть чуть ли не с вожделением. Нет, совершенно ничего нет в ней от женщины, пусть даже пока она ещё и похожа на существо противоположного пола.
– …а он ведь премию «Грэмми» выиграл, – донёсся до моего слуха голос одного из гостей. – Максим, ты знаешь, что твоя песня на премии «Грэмми» признана лучшей?
– Знаю, – кисло улыбнулся я.
– А саму премию, эту статуэтку в виде маленького позолоченного граммофона тебе отдадут?
Что тут сказать? Не буду же я объяснять, что второй секретарь пензенского обкома партии пытается что-то предпринять, но что получится – одному Демичеву ведомо. А то, может быть, и у него даже нет таких полномочий, вдруг там нужна будет санкция лично Леонида Ильича? Ну или хотя бы Суслова, главного идеолога СССР.
– Работа над этим ведётся, – отделываюсь общей фразой. – Надеюсь, рано или поздно я всё же подержу её в руках.
Один из гостей – как оказалось, перспективный фотограф Валерий Плотников – принёс с собой фотокамеру, и периодически фотографирует собравшихся. Пару раз объектив его фотоаппарата оказался направлен и на меня.
Тем временем разговор заходит о каком-то Василии Ситникове, который живёт в подвальной квартире на улице Кирова, под носом у КГБ. Звучат фразы, что это реинкарнация Распутина. У него имеется отдельная молельная комната, обитая мехом. Что при этом он богатый человек, собирает и продаёт иконы, а каждая икона у него в золотом окладе. Что он без конца рисует Лавру или Кремль со снежинками, и каждую снежинку выписывает по несколько дней. Свой китч он продаёт дипломатам и другим иностранцам. А его любимое развлечение – собирать своих домашних клопов в спичечную коробочку и выпускать их во всякого рода присутственных местах, например, в американском посольстве.
В этот момент раздался голос хозяйки квартиры:
– Володя звонил, они с Мариной минут через тридцать приедут.
Какой Володя и какая Марина – я узнал как раз полчаса спустя, когда раздалась трель дверного звонка, а вскоре из прихожей зазвучал знакомый голос с хрипотцой:
– Сегодня, извини, без цветов… А с Мариной ты знакома? Марин, ты у Ники, кажется, ещё не была… Была? Хм, а почему я не помню?
– Володя, вы у меня оба были в позапрошлом году, просто ты тогда… Как бы сказать…
– Так и скажи, что нажрался, как свинья, и всё забыл, – с долей самоиронии сказал Высоцкий. – Ну давай уже, проводи к столу. Марина не знаю как, а я после спектакля голодный как собака.