Второй шанс для предателя. Понять? Простить? Начать сначала? (СИ)

Затем Сергей Алексеевич заговорил вновь:

— Ну? И чего ты мечешься, как зверь раненный?

Тишина в ответ. Давящая и мучительно долгая.

Наконец Ян напряженно пробормотал — хрипло и бессвязно:

— У нее… есть ребенок! В самом деле есть ребенок! И я, похоже, только сейчас осознал это в полной мере. Когда сам увидел. Стася и впрямь родила!

— Так и есть, — с готовностью подтвердил Сергей Алексеевич.

А Ян тем временем продолжал:

— И я даже не удивлен тому, какая у нее миленькая дочь. Какая она… крохотная и очаровательная. Клянусь, я еще не видел ребенка прекраснее. От одного ее взгляда меня прямо в дрожь кидает. Все нутро на дыбы встает. И душа рвется на лоскуты, стоит только подумать… стоит лишь представить…

— Представить что? — повторил Сергей Алексеевич, когда Костров замолчал.

— Бать, — тяжелый вдох. Надрывный. Шумный. — А ведь она могла бы быть моей. Чисто теоретически. Сложись у нас со Стасей все иначе, и эта малышка… была бы моей дочерью. Дьявол! Как больно это осознавать!

— Что именно?

— Свою никчемность и ущербность. Как я ни старался, а сделать любимую женщину матерью не смог. Зато… какой-то случайный хер с горы, которому этот ребенок на хрен не нужен, чуть ли ни с первого раза дал ей то, о чем она мечтала. То, что мне не удалось дать ей… за все годы нашего брака!

— Ох, Ян! — судя по звуку, Сергей Алексеевич похлопал его по плечу. — Жизнь — сложная штука. В ней и не такое случается. Не думай об этом, забу…

— Не могу! — глухо прорычал Костров. — Я не могу! Мысли сами в голову лезут. И хоть башкой об стену бейся, один черт их оттуда не вытравить! Да и сама Стася… задачу мне ни капли не облегчает. Напротив, усложняет только. Заставляет беспокоиться о ней, о них… все сильнее. Вот зачем она это делает? Зачем врет нам? Мне! Отец ее дочери — никакой он не безымянный пассажир. Она знает. Прекрасно знает, от кого Настю родила, раз обсуждает его с некой… бабушкой Ульяной. Не удивлюсь, если даже контактирует с этим уродом время от времени. А еще Стася… она… ты видел? Она же боится меня! С каких это пор она меня боится? Стася никогда… НИКОГДА меня не боялась! Но сегодня я увидел в ее глазах страх. Неподдельный ужас! Почему? Что так сильно ее пугает? Или… кто? Отец Насти, что ли? Неужели, он причинил ей столько боли, что она теперь от всех мужиков шарахается? В том числе и от меня? Очередного удара ждет? Устами младенца глаголит истина — так кажется, говорят? Так вот, Настя же прямо сказала: мой папа — сволочь, он обижает маму! Он обижает ее, понимаешь?

— Ян, послушай…

— Я убью его! — взревел Костров взбешенным голосом. — Если он хоть пальцем тронул мою жену… оскорбил или поднял на нее руку... если хоть волосок с ее головы упал по его вине, я найду ублюдка и сверну ему шею!

— Твою жену? — холодно бросил Сергей Алексеевич. — Я не ослышался? Тогда позволь напомнить, что Стася давно уже не твоя жена! Ты отказался от нее. Развелся без колебаний, едва она развод потребовала. Не попытался даже вернуть ее. Не боролся за вас. Ты сам ее отпустил! И счастье свое просрал!

— Да, отпустил, — разразился не совсем здоровым смехом Ян. — Да, развелся. На то были очень веские причины. Мне… пришлось, отец! Мне пришлось!

Глава 42

«Эм… и как это понимать? И что все это значит?»

Ощущая себя закоренелой преступницей, оглушенная тревожным стуком сердца, Стася вцепилась в дверной косяк, дабы удержаться на ватных ногах.

Умом понимала, что подслушивать нехорошо. Но за неимением иных вариантов, выбирать ей не приходилось. Затаив дыхание, она прислушалась.

Весьма своевременно, ведь Костров-старший негодующе выплюнул:

— Причины? Что же это за причины такие, из-за которых приходится семью рушить? Через себя переступать? Жену предавать? Скажи мне, сын! Скажи!

Но Ян не проронил ни звука. Замкнулся в себе. Выждав не менее минуты, но так и не дождавшись от него ответа, Сергей Алексеевич устало выдохнул:

— Молчишь. Ты снова молчишь. Что тогда, что сейчас. Как воды в рот набрал! Да только ведь глаза не спрячешь, сын! Я вижу твою боль. Я чувствую ее, как свою собственную. Хоть молчишь ты, хоть нет. ВИ-ЖУ! Тебя это терзает. Угнетает. Лишает покоя. Ты увядаешь на глазах. Сам на себя не похож стал. Напрасно, Ян. Напрасно ты в себе все держишь. Хоть мне доверься! Отцу своему! Неужели, я не пойму тебя? Неужели, осужу? Выговорись, наконец! Легче станет. И тебе, и нам с матерью. Столько лет прошло, а мы все в неведение живем. Гадаем без конца, что же у вас со Стасей на самом деле произошло? Уж извини, но твоего «я ей изменил, она об этом узнала, мы разводимся» как-то недостаточно для полноты картины!

— Почему? — отрешенным и совершенно чужим голосом отозвался Ян.

— Да потому что, верится в это с большим трудом! — наседал его отец. — И в голове не укладывается от слова совсем! У вас ведь… такая любовь… была!