Здесь же были приложены карты и фотографии, не имеющие для меня особого смысла. Я взглянула на дверь. Я просто посмотрю. Это же не больно? Открыв дверцу я вытянула маленький выдвижной стол…
То, что лежало на столе, не было зеброй. Не было и той кобылой, что я видела на зернистых чёрно-белых фотографиях. Это было просто множество кусочков зебры, наваленных кучей вокруг костей. Они разбили и разъяли её на части, какой-то Гуль пришёл и забрал какие-то останки. Никогда я не была так рада, что Рампейдж сейчас не здесь, и не видит этого, никогда я не была так счастлива, что у меня есть действительно большая бомба, чтобы дать Шуджаа то, что она заслужила.
— Похоже вы зря потратили время, пробираясь сюда, — хрипло сказала я зебре, выглядевшей крайне подавленной.
— Всё было пустой тратой времени, — заметила Рампейдж за дверью. Я сидела на полу, ужасно болела грудь.
— Устанавливай свою бомбу, Бумер, — громко сказала я, закрыв глаза. — Установи её на пять минут. Позволим Лансеру лично повидаться с Шуджаа. Здесь нет талисмана… так что отправляемся — это было моё воображение, или это слабо мерцающая зебра собственной персоной? У меня копыта чесались ударить воздух, когда он подошёл ближе. Я смотрела в эти искажения. — Теперь будешь стрелять нам в спины?
Ответа не последовало. Я даже не была уверена, что он вообще был там. Мне слышались далёкие предсмертные крики. Среди них были мои друзья. Мне слышался плач тысяч голодающих зебр, скрипящих зубами, поддающихся голоду, бросающихся на туррели и срывающих с себя ошейники, чтобы взорвать свою собственную голову. И для меня не имело значения, происходит это только в моей голове или нет. Я поднялась на копыта, и во мне не осталось ничего кроме ненависти. Бумер нажал какие-то кнопки и радужные жидкости начали смешиваться вместе, а искрящийся магический таймер начал обратный отсчёт.
Медленно я направилась через двери обратно в санчасть, а затем вверх по лестнице. За свой спиной я слышала мягкую поступь живых и мёртвых. Мы уходили. Сохрани Селестия всех на моём пути. Я шагнула в ночной дождь, вверху сверкнула молния и гром прокатился через мою кровь, будто сами элементы наконец увидели этот упадок, этот грех… и гневно ревели от этого.
— Лечь, на землю быст… — проорал пегас в лакированной, модно выглядящей броне Тандерхед. Пятеро бойцов, четверо на земле и один в воздухе. Всего пятеро? Затем я оказалась на нём, рывком сократив разделявшее нас расстояние, будто я была в ЗПС и схватила дыхательные трубки, идущие к его респиратору. Меч сверкнул в свете молнии, заблестел на свету. Он вошёл в его промежность и двинулся вверх, пока не рассёк горло единым ужасным разрезом. Затем я отбросила тело и его кровавые внутренности полезли из рассечённой брони на глазах у второй пегаски.
Я видела свет. Обволакивающее тепло. Движение. Мои копыта несли меня к источнику этих малиновых лучей. Так горячо. Очень горячо. Я представила, как взрываюсь в огне. Взрываюсь от всей наполняющей меня ярости и ненависти. Я представила себе, что каждый из этих Анклавовцев был директором лагеря. Я что-то кричала, слова не имели значения, когда я сократила дистанцию, будто под дозой Флэша. Поднялись Долг и Жертва. Четыре выстрела, как в замедленной съёмке, вгрызлись в модное забрало. Пятый выстрел взорвался фонтаном красных брызг и его лучевая винтовка погасла.
Один из пегасов поднялся в воздух. Я прыгнула следом, мои механические пальцы схватили скорпионий хвост и мы стали подниматься всё выше и выше во вспыхивающее небо. Это был Лайтхувз, трусливый мулий сын, который видел эти зверства и не уничтожил их. Который использовал их. Который убивал других пегасов только чтобы заставить свою заразу работать в себе подобных. Глори однажды упоминала, насколько крепки крылья пегаса…