— Да куда ты денешься-то, Коуп? Вернешь, как только поймешь, что я перестану приносить тебе эль, и в двери “Стервы” тебе придется протискиваться самому.
Оружейник захохотал:
— Ты не можешь быть такой жестокосердной, лесная дева! Если развалину вроде меня перестать поливать живительным питьем, она очень быстро зарастет вонючим мхом.
— И ей будет поделом. Гони уже стрелы.
— Нетерпеливая какая! Лучше смотри-ка, что покажу.
Первым, что он мне показал, была его широченная спина, скрывающаяся за жалостливо скрипящей дверью мастерской. Стало видно потухший горн. Затем она скрипнула еще раз, и он бесцеремонно бухнул передо мной свое сокровище.
Если сначала я обозвала это “сокровищем” с немалой долей ехидства, то теперь, разглядывая, поняла, что зря. Вязь узоров, неуловимо похожих не то на плющ, не то на круги по воде. Дуга, схожая с разлетом лебединых крыльев. Лук был легок и почти неощутим в руке, продолжал ее. Я осторожно коснулась прочной, как сталь, тетивы.
— Коуп… — я была поражена и заворожена. – Сколько же ты убил на него времени?
— Ровнехонько десять минут, звереныш, — заверил меня оружейник, показывая клыки в своей самой милой улыбке. – Презабавный случай.
— Как это?
— А вот так. Помнишь, я тебе говорил про гробокопателей? Ну так вот, с луну тому назад заходит ко мне парнишка, щуплый такой, как щепка, даже кулак сильно сжать не в состоянии – и показывает мне это чудо. Ну я-то знаю, что почем, а вот он – видно – вряд ли…
— Значит, не твое творение?
— О-о, брось. Я думаю, хуже оно от этого не стало?
— Не-е. А дальше что было?
— …и говорит он мне этаким голоском часовенного евнушка из хора: “Этот лук я принес из-за Девяти Стражей – видите, эльфийский. Хочу за него девятьсот золотых эффинов”.
— Прямо-таки из-за Девяти Стражей? – усомнилась я, смеясь.
— Еще чего! У него наверняка и до предгорий добраться кишка тонка. Но лук действительно эльфийский, я вижу. Да мало ли на нашей земле эльфов-то полегло? В лес на пять лиг зайди – на каждом шагу могилы… а над их вещицами время не властно. Я, значит, спрашиваю: “Сколько-сколько?”. Он аж побледнел, бедолага, и повторяет: “Девятьсот”. А я все-таки делец. Засмеялся я… — на этой части я уже представила в красках все произошедшее и от души посочувствовала незадачливому гробокопателю, — и предложил ему пятьдесят эффинов. Тот затрясся, как осиновый лист, и отдал.
— Ты его нагрел монет этак на пятьсот, — проворчала я. Лук приковал мой взгляд намертво.
Коуп снисходительно ухмыльнулся.
— Поверь, дорогуша, ты и вполовину не представляешь настоящую цену этой вещицы. Я мог бы дать ему золота столько, сколько сам вешу, и еще остался бы должен.
— И зачем ты ее мне показываешь? – осведомилась я, прикинув. – Я что, эффины чеканю, по-твоему?
— Сойдемся на ста, — ухмыляясь, сказал Коуп. – Или ста десяти. Бренчит небось в кармашках опосля Бигринова каравана?
Я подняла упавшую было челюсть и переспросила:
— Шутки шутишь?
— Могу ли я!
Я вытянула руку с луком, намереваясь положить его на прилавок. Расставаться с ним не хотелось, но замолченные долги вроде этих ничуть не лучше таких, которые у писца сургучом скрепляются. Коуп долго наблюдал за моими жалкими попытками и, в конце концов, сказал:
— Ему пятьсот красная цена, уж ты мне верь. Да и сама ведь оценила.
— Смешно, ага. На эти деньги можно избу построить.
— Вот именно. И кто у меня купит его задорого – в такой-то глуши? Да и ты мне столько эля перетаскала – можно считать, расплатилась. Или хочешь, чтобы хозяин за мной сам пришел, уши гнилые роняя?
— Конечно, уж куда веселее выйдет, если он придет за мной, — проворчала я.
— За тобой не придет, — заверил меня Коуп. – Ну? С?
Пальцы сжимали лук и умоляюще вздрагивали.
— Да я за стрелами… В кармане всего десятка эффи медью, куда уж мне.
— Забирай! – рявкнул Коуп, выходя из себя. – Подумаешь, долг – СОТНЯ! Мне он почти даром достался!
— Эй, эй! – я заслонилась ладонью от его хмельного духа и вспомнила про Святошу, с которым рассчитаться будет куда легче. Стоило попытаться. Если у него что-то осталось, конечно.
Я пообещала, что скоро вернусь, и отправилась искать напарника. Когда я закрывала за собой дверь, в спину мне дышало злобно-покровительственное рычание оружейника.
Безлунными пасмурными ночами постоялый двор под названием “Луноликая Дева” — а среди постоянных посетителей “Бревноликая Стерва” – легко было отыскать по запаху, что было на пользу всем. Сначала туда, держа носы по ветру, шествовали праздные мужчины, слегка путаясь в ногах. Затем тот же запах приводил в кабак их женщин, которые либо разделяли трапезу с возлюбленными, либо уволакивали их под родной кров. Печальные будни захолустья.
Святоше до всего этого было куда меньше дела, чем мне. Ему было без разницы, где сбросить сумки, лишь бы там было тепло и кормили хоть чем-нибудь. Чем — неважно.