Второй шанс Сикорского

Пока белые шайки грабят народ под благовидными предлогами, красная шайка лишь смыкает штыки и наращивает мускулы. Её простые и понятные слова ближе вооружённому простому народу, чем угар белого ура-патриотизма, безо всякой общей программы. Конечно, я ненавижу красных, но не всех, а евреев-комиссаров. Бронштейн, Ленин и иже с ним всегда были недовольны, но я, со своей конструкторской работой, мало обращал внимание на дореволюционные предупреждения отца. Лишь теперь, после его смерти, все приводимые им доводы на счёт больного свободой российского общества нашли своё страшное подтверждение. Конечно поздно хвататься за вилы, но сейчас, перебирая в уме события прошлого я часто спрашиваю себя, что бы было, если году скажем в 1900-м на меня свалилась сегодняшняя память, что бы я сделал? Опять строил бы великолепные самолёты, зная, что скоро наступит завтра и моих птичек просрёт убогий и негодный правитель с оравой своих жадных родственников? Нет. В морском корпусе у меня по стрельбе было отлично, да и будучи заместителем в ЭВК и главным конструктором я не расслаблялся. Так что я знаю, на кого бы потратил пулю.

А сегодня… Сегодня я сижу, смотрю в открытое окно и любуюсь прекрасными красками осени, а ведь многие новые сведения требуют немедленного применения. Прежде всего прицел для бомбометания, это наиважнейшая задача, увеличивающая на порядок точность бомбардировки с трёх километровой высоты. Сегодня в строю восемнадцать воздушных воинов, Десять из которых опять на коммерческих вылетах, а на восьми оставшихся ускоренным темпом обучаются два отряда пилотов.

Мужчины взяли себе на штандарт символ местного орла, его уважительно горцы зовут Небесным Властелином. У женского отряда на знамени пернатый ночной хищник, наподобие земной совы, но с тёмно-зелёным оперением. Половина Сов — бывшие вдовы из нашего герцогства, так что с названием пока неразбериха, одни их кличут Совами, другие Вдовами, но думаю остановятся на первом, так как им самим больше нравиться первое название. Сознание чётко прокручивает новые важные воспоминания — взлёт и посадка по ночам, посадка и бомбардировка при минимальных ориентирах, бомбометание в сумерках и темноте.

Вот такие важные мысли в голове бродят, а я сижу, как последний лоботряс, и не даю им выбраться наружу. Вино попиваю полувековой выдержки. Вот мои губы растягивает воспоминания грустной улыбкой, это я вспоминаю отца, всё-таки не отрёкшегося от дела Бейлиса, но успевшего обмануть своих врагов. Он умер в январе 19-го, за два дня до того, как в город пришли красные части. Ещё не успев разграбить церкви, отряд комиссаров в чёрных кожанках, размахивая маузерами, заколотил в дверь особняка, с требованием выдать немедленно доктора-черносотенца. Я улыбнулся ещё раз представив их удивлённые и недоверчивые лица, когда их провели к гробу. Выругавшись и пообещав ещё вернуться они пошли искать более живые жертвы.

Эх, отец, твои слова были правдой, ты спасал сотни детей от сумасшествия, но лучше бы ты в начале века сам сошёл с ума и сделал один выстрел, этим бы ты спас в сотни раз больше русских жизней. Власть не опирающаяся на железо, позволяющая безропотно себя дурить и вытирать об себя ноги единицам — вроде графини толстой с её знаменитым тринадцатым томом, в народе вызывает не почтение, а смех, с последующим игнорированием. Безвластие же порождает всесилие местечковых чиновничье-промышленных бояр, всеми силами своих газетёнок ещё больше расшатывающих веру людей в Государя. ЧК большевиков показывает всем, что подобных ошибок новая власть допускать не желает.

Ладно, красные, белые, да хоть серо-буро-коричневые, я всё же не совсем тот Сикорский, который ступал по той Земле. В ворохе горя и страданий моей памяти мне нужны лишь искорки великих знаний и тени практического опыта выживания.

Возьмём трёх людей, пытавшихся выбраться из по крылышка рабочей власти. Первый — я, второй генерал Шидловский, третий — одноногий лётчик-ас Северский. Как удалось спастись мне от кровавых лап рабоче-крестьянской власти? Теперь я осознаю, что заставляя низовых работников предприятия работать в моём темпе я делал невозможное. Заработки рабочим ни кто не повышал, тыловики-спекулянты задирали цены, но недовольство мной было всё же не огульным. Ведь я пахал у них на глазах, как лошадь, да ещё заставлял энтузиастов-конструкторов задерживаться до полуночи. Когда комиссары пришли за мной на завод, я, по счастливой случайности на пару часов заехал домой. Один из рабочих, лишь услышав в чём дело, рванул ко мне коротким путём и предупредил. Месяц после этого я жил на задворках лётного полигона, затем, когда смог наконец вернуться и достать из тайника деньги, несколько сот фунтов и рубли, рванул на север. Я добрался до Мурманска и сел на тот Английский пароход лишь по воле случая, так как капитан был авиатором-любителем и, конечно же знал мои самолёты. Реальность в том, что в окружающей меня толпе, в нужный момент нашёлся один, рискнувший жизнью и протянувший мне руку, при молчаливом, пусть и не всеобщем, одобрении остальных.