Второй сын

– Вместе мы, мы одно, ты и я, – пропела она. В ее воспоминаниях Педер нагнулся, чтобы поцеловать Моргану, и кто‐то радостно захлопал. Гилли. Хлопал Гилли. Но она не видела их лиц.

– Не могу припомнить их черты, – пробормотала Гисла.

– Ты слишком стараешься. – Хёд нежно коснулся пальцами ее лица, прикрыл ей глаза, и она снова запела ту же песню, с самого начала.

Когда она допела, воспоминания стали яркими и четкими, и ей на миг показалось, что она снова в Тонлисе, что она танцует со своей семьей.

– Педер без конца ее целовал. Не хотел ни есть, ни танцевать. Хотел целоваться… и Моргана была не прочь. Никто не возражал, правда, отец ворчал, а мать боялась, что они расстроят гостей, которым хотелось петь и танцевать с молодыми. Сонгры вечно хотели лишь петь, пить и танцевать.

– Как прекрасно.

– Кружись и прыгай, пей и пой, пока идешь обратно, – пропела она, незаметно переходя от одной мелодии к другой. – Эту песню пели мужчины. Ее пели на каждом празднике. Что за глупая песня. С ней они могли одновременно и пить, и танцевать. Обычно жених пел с мужчинами, но Педер спел ее всего раз, а потом ушел обратно к Моргане – прямо как поется в песне. И они снова стали целоваться.

Гисла рассмеялась. Теперь воспоминание сияло как самоцвет.

– Он же ее проглотит, – сам себе не веря, проговорил Хёд. – Он будто голодный зверь.

Гисла засмеялась еще громче:

– Мне тогда показалось, что это ужасно… и одновременно… замечательно. Мне было двенадцать. Я еще не была готова к любви… но уже думала о ней.

Хёд сидел, словно завороженный, а ее наконец с головой поглотили воспоминания. Пытаясь коснуться своей невесты, Педер перевернул стол – не последнюю роль в этом происшествии сыграло вино, но гости расхохотались и принялись прятать женщин по углам. У женщин была своя песня:

Мужьям нужны поцелуи.
Сыновьям тоже нужны поцелуи,
Сыновья вырастают в мужей,
Которым нужны поцелуи.
Мужьям нужны поцелуи,
Они срывают у нас поцелуи,
И…
Все начинается сызнова.

В ту ночь пение не смолкало. Гисла все пела и пела, на миг замолкая перед каждой новой песней, а потом улыбалась, закрывала глаза и погружалась в воспоминания, не выпуская из рук ладонь Хёда.

– Это твои родители, – изумленно сказал Хёд.

– Да. Расставаясь, мы всегда пели одну песню. Но в тот вечер, когда мы ее пели, они не взялись за руки, хотя так было принято. Вместо этого они принялись танцевать, словно тоже были молоды и влюблены.

Вспоминай меня, пока будем врозь,
Забери себе мое сердце,
Сохрани его у себя в груди,
Пока мы не свидимся снова.

– Он так любит ее. Так нежно ее обнимает, – сказал Хёд, словно перед ним и правда стояли родители Гислы.

– Он был очень нежен с ней. Но мог обнять и покрепче. Она вечно жаловалась, что он все время ее целует, но, когда он выпускал ее из объятий, она улыбалась и вся сияла от удовольствия.

Они еще помолчали, вновь погрузившись в воспоминания Гислы. Она допела песню, под которую танцевали ее родители.

– Я уже целовал женщину, – тихо признался Хёд.

– Что? – ахнула она.

От боли и потрясения счастливые воспоминания рассеялись, и ее связь с прошлым и с Хёдом словно оборвалась.

Хёд вмиг погрузился во тьму, и это его совершенно ошеломило. Еще мгновение назад у него в голове роились яркие образы и цвета.

– Вернись, Гисла, – сказал он.

Он развернул ее к себе, пальцами ощупал ее лицо, взял ее подбородок в ладони. Она застыла, но он не убрал ладоней, словно боялся, что она может вырваться и сбежать.

Но она не шевелилась, и тогда он склонился к ней, так что его лицо оказалось совсем близко и уже невозможно было разгадать его выражение. Он прижался лбом к ее лбу, но не попытался достать губами до ее губ. Он просто сидел перед ней без движения, касаясь ее, но их мысли парили раздельно.

– Да. Я целовал женщину. Нескольких женщин. В Берне. Это было довольно противно. Арвин решил, что меня это чему‐то научит. Они не были нежны… или робки. Думаю, они были старыми и сильно устали от мужчин. У одних не было зубов. У других зубов было с избытком. Арвин постарался сделать мое знакомство с женщинами как можно более неприятным.

Его дыхание щекотало ей рот. Внутри у нее все перевернулось. Когда она представила себе его с другой женщиной – пусть даже старой и беззубой, – ей стало до странного больно. Она не могла этого объяснить. Он принадлежал ей, это был ее Хёд. И она верила, что опыта у него окажется не больше, чем у нее, что они всему будут учиться вместе.

– Зачем ты говоришь мне об этом? – простонала она.

– Я… не думал, что мне снова этого захочется, – признался он. – Но теперь мне так хочется поцеловать тебя.

– Правда? – спросила она.

Он чуть поднял голову и легонько коснулся губами ее губ.

Это было вовсе не неприятно… даже наоборот… и она забыла о боли.