Второй удар гонга. Врата судьбы

— Я буду там, — объявил мистер Саттерсвейт тоном, не терпящим возражений.

Он торопливо ушел. Двое мужчин озадаченно смотрели ему вслед.

— Не знаю, что это на него нашло, — сказал шофер. — Никогда его таким не видел.

Деревушка Кингсбурн-Двор жила в полном несоответствии со своим пышным названием. Одна улица. Горстка домов. Магазинчики были где попало, что свидетельствовало о том, что их то открывали в обычных жилых домах, то ввиду отсутствия покупателей снова закрывали.

Дома здесь были обыкновенные, не очень старые, не очень красивые. Невзрачные и обыкновенные. Возможно, именно потому, подумал мистер Саттерсвейт, яркое цветное пятно так и бросилось ему в глаза. А вот и здание почты. Обыкновенная почта с почтовым ящиком перед дверью, с витриной, где выставлены газеты и почтовые открытки, и рядом — да, рядом, в соседнем доме — над дверью красуется табличка.

Кафе «Арлекин». Неожиданно мистер Саттерсвейт и сам пришел в недоумение. Похоже, он выжил из ума. Старческие капризы. С какой стати одно слово вдруг вызвало такую бурю в душе? Кафе «Арлекин».

Механик со станции обслуживания прав. Вряд ли здесь можно поесть. Разве что перекусить. Или выпить чашечку кофе. Почему он сюда пришел? И тотчас мистер Саттерсвейт понял почему. Кафе — или, вернее, дом, где разместилось кафе, — было разделено на две части. В одной стояли столы и стулья, поджидавшие проголодавшихся. А в другой был крохотный магазинчик, где продавался фарфор. Не антиквариат. Ни стеклянных ваз, ни старинных кружек. На полках стояли вполне обычные современные чашки, но витрина сверкала всеми цветами радуги. Это был пестрый чайный сервиз. Синий, красный, желтый, зеленый, розовый, фиолетовый. «Поистине праздник красок», — подумал про себя мистер Саттерсвейт. Неудивительно, что он невольно обратил на него внимание, когда они медленно ехали по деревенской улице, отыскивая глазами гараж или станцию техобслуживания. У сервиза стояла табличка: «Чайный сервиз „Арлекин“».

Конечно, именно это слово, «Арлекин», застряло в голове, всколыхнув какие-то воспоминания, воспоминания, запрятанные так глубоко, что сразу и не извлечь. Пестрые краски. Костюм арлекина. И тут он решил, он подумал… мелькнула нелепая, тревожная мысль, будто каким-то образом сервиз имеет к нему отношение. Поставлен здесь для него. Может быть, в Кингсбурн-Двор заезжал выпить кофе или купить себе чашку его старый друг мистер Харли Кин и попросил выставить его в витрине? Сколько же лет они не виделись? Много, ох много. В последний раз, кажется, распрощавшись, мистер Кин повернулся и пошел прочь по деревенской улочке, которую они прозвали аллеей Влюбленных. Тогда мистер Саттерсвейт думал, что они непременно будут встречаться по крайней мере раз в год. Или хотя бы в два. Тем не менее нет. Вышло совсем иначе.

Ему в голову пришла удивительная, замечательная мысль: а что, если здесь, в этой крохотной маленькой деревушке, он снова увидится с мистером Харли Кином?

— Что за глупости, — сказал сам себе мистер Саттерсвейт. — Что за глупости. Вот уж выживший из ума старик.

Он скучал по мистеру Кину. За все последние годы ни один человек на свете не взволновал, не взбудоражил его так, как некогда волновал и будоражил мистер Кин. Тот умел появляться неожиданно, и если появлялся, следом происходило всегда что-нибудь необыкновенное. С ним, с мистером Саттерсвейтом. Впрочем, не совсем так. Не с ним, а с помощью мистера Саттерсвейта. Это было прекрасно. Да, именно так и сказал бы мистер Кин, именно это слово. Слова, слова. Мистер Кин что-нибудь рассказал бы, мистер Саттерсвейт что-нибудь бы придумал. Что-то заметил бы, что-то сообразил, что-то понял бы. Над чем-то задумался бы. А мистер Кин сидел бы тем временем перед ним за столом и, конечно, одобрительно бы улыбался. Одно какое-нибудь его слово, и в голове вихрем завертелись бы мысли, и он, мистер Саттерсвейт, стал бы снова деятельным и молодым. Он, мистер Саттерсвейт, человек, у которого столько друзей. Человек, в друзьях у которого герцогини и даже один епископ, то есть люди весьма значительные. Значительные, уточнил он про себя, в общественном смысле. Это потому, что, в конце концов, он, мистер Саттерсвейт, всегда был снобом. Ему нравилось дружить с герцогинями, нравилось быть другом семейств, которые значились в королевских списках в течение многих столетий. Правда, еще у него все же были и другие друзья, которые ему тоже нравились, хотя с точки зрения общественной они были не всегда примечательны. Они были совсем другие, молодые, попавшие в беду, влюбленные, невезучие и нуждавшиеся в его помощи. Раньше, благодаря мистеру Кину, он, мистер Саттерсвейт, мог бывать кому-то полезным.

Потому он теперь и стоит, как дурак, на пороге невзрачного сельского магазинчика, где продаются обычный фарфор, чайный сервиз и кастрюльки.