Второй верхний предел

Пробуждение было странным. Хаски куда-то, то ли плыл, то ли летел. Даже не так, его куда-то несло. Течением, воздушным потоком, чем-то спокойным и неспешным, но сильным и целенаправленным. Сопротивляться не хотелось. Хотелось расслабиться и позволить унести себя далеко-далеко. Туда, где нет ни раздражающих своей непомерной самоуверенностью командиров, ни странных предков, наградивших не самой симпатичной физиономией, ни проклятых синих водорослей, которые обязательно будут являться в кошмарах. Расслабиться и перестать существовать, стать водой, воздухом, а лучше всего огнем. После этого больше не будет больно, не нужно будет пинками гнать самого себя на ту вершину, где никому и никогда не придет в голову пожалеть маленького волчонка из-за глупейшей случайности оставшегося без родителей. Жалость унизительна. Если тебя жалеют, тебе прощают больше, чем могли бы простить в любом другом случае. Ты слаб, тебе не на кого опереться, значит, тебя нужно пожалеть и сделать вид, что твоя ошибка не столь велика, как она есть на самом деле. Ты слаб. Маленький жалкий волчонок неспособный выжить без чужой помощи. Тебе это простительно, твои родители не успели научить тебя быть сильным. Не объяснили где эту силу найти и что с ней делать. А той врожденной силы, которую ты с самого первого взгляда рассмотрел в рыжем приемыше Лонэ, в тебе нет, и никогда не будет. Тебе не дано видеть цель сквозь все преграды. Ты обязательно остановишься и начнешь размышлять, а в ту ли сторону ты все это время шел? Маленький потерявшийся ребенок, которого ты так в себе ненавидишь.

Это плохо не верить себе. Гораздо хуже, чем не верить всем остальным.

— Эй!

Пощечина обожгла щеку и заставила схлынуть нечто влекущее за собой в забвение.

— Не смей поддаваться дурному влиянию. Где я второго такого потомка найду?

Странным образом голос предка рисовал совершенно другого человека, не похожего на Лоя Амарию. Этот человек был добродушным здоровяком, спокойным, немного циничным, немного ленивым, способным часами сидеть в саду под цветущим деревом, размышлять о течении жизни и с удовольствием потягивать крепкое пойло из непрозрачной бутылки, какое продают в тавернах Нижнего Города. Глаза открывать не хотелось. Слушать предка было гораздо приятнее, чем на него смотреть. Его голос был мудр и нетороплив. А еще он был по-своему добр. Настолько добр, что ему хотелось довериться. Вопреки всему.

Просто из-за того, что очень устал.

— Хватит лениться и размышлять. У нас еще куча дел.

Предок встряхнул Хаски и рывком поставил его на ноги. Глаза пришлось открыть. Потом закрыть, потрясти головой и открыть повторно. И только после этого изумленно уставиться на уходящие в бесконечность отражения двух человек. Странные отражения. Одновременно похожие и совсем не похожие на оригиналы. Отражения, живущие своей жизнью. Куда-то уходящие и возвращающиеся. Что-то беззвучно говорящие, или мечтательно смотрящие вдаль. Тысячи и тысячи отражений. Мелькающие, словно переходящие из зеркала в зеркало. Совсем тусклые, или очень яркие — до рези в глазах. От одних несло такой силой, что впору завидовать, другие всего лишь слабая тень, которую можно заметить только приглядевшись.

— О, не обращай внимания. Это просто вероятности, — сказал Лой, кивнув в сторону отражений. — Они не имеют значения.

— Какие вероятности? — зачем-то спросил Хаски. Знать ему это не хотелось. Ему было не интересно, просто странно смотреть на такого разного себя.

— Те, которые ты уже упустил, — усмехнулся Лой. — Те, которые еще возможны, эти зеркала никогда не показывают. Потому что неизвестно во что эта возможность может вырасти. Этого даже боги не знают, не говоря о каких-то отражениях прошедшего.

— Упустил? — вопрос прозвучал жалко. Упустил и не заметил. Глупо как-то. Неужели он мог стать этим?

Из зеркала на него мрачно смотрел другой Хаски. У этого Хаски на лице не было шрамов. Зато был белый плащ со знаком Желтого сектора и красно-синяя перчатка, отцовский подарок, посеянный где-то в горах, на руке. Перчатка была артефактом, который так и не признал Хаски. Бесполезным на тот момент артефактом, создателем молний. Слабеньким на самом деле, но почти безопасным, да и семейной реликвией. А он его потерял. Все равно, что потерять часть памяти.

Еще один Хаски страстно прижимал к себе какой-то музыкальный инструмент. И улыбался. Открыто и жизнерадостно. Человек, для которого весь мир подарок. Игрушка, которую можно изучать и радоваться открытиям. Еще один тоже улыбался, был длинноволос и носил знак призывателя. И еще много-много других Хаски. Куча упущенных возможностей.

— Хорошо, — сказал Лой. — Хорошо, что их так много. Когда отражений мало, человек ничего не стоит. Он просто пустышка. Ни на что толковое не способная пустышка. Ты не переживай. У тебя еще куча возможностей. К этим ты вернуться уже не сможешь. Но ведь другие могут быть даже лучше.

— Я не переживаю, — сказал Хаски.