Второй

— Я не видел, что с ними было, но помню, что они ходили и разговаривали, как деревянные куклы. Как люди под кайфом или под водкой, как пьяные.

— Жаль, что ты не успел понаблюдать хоть за одной «куклой». Мы их так и называем — куклы.

Ты бы увидел, что могло произойти. Ладно. Это уже не люди по сути. Это… Это другие существа. Существует вирус-прилипала, который впивается в ауру и вытаскивает из человека все жизненные силы. И когда сил не остается, тело разрушается.

Пока аура слегка коричневая или серая, еще можно убить вирус, но если аура черная, то поздно. Уже ничего не сделаешь — жди беды. Огромной — не просто гибели одного человека. Вирусам для размножения, для поиска куклы нужны особые условия. Страх, ненависть, боль. И в час полного разрушения заходит кукла, предположим, в кинотеатр, обвешанная взрывчаткой, и — бабах… Взрыв, смерти, множество народа с обнаженными эмоциями, а значит, достаточно потенциальных потенциальных новых жертв.

— Но я-то тут причем? Я вообще не понимаю ничего этого. Кроме того, что я иногда очень редко видел сияние, я ничего не знаю и не понимаю. И вообще — не в курсе событий. Я никого до сегодняшнего дня не видел.

— Правильно. А вот тебя они заметили. И как только заметили, все, Ян, извини, ты попал. Подобные тебе люди — главная помеха для них, поскольку видят их еще с самого начала появления в ауре. Такие как ты, могут найти зараженных людей, такие как ты, могут понять, когда состоится следующий посев и такие как ты — потенциальная опасность для их существования.

— А ты?

— А я — Второй. И ни черта не вижу до самой последней стадии, когда у них уже нет лица. Я вижу только темноту, как и все остальные.

Можно уже опустить руки? Если бы я хотел отобрать у тебя пистолет, то сделал бы это на первой секунде нашего диалога. И еще. Я не оставляю оружие с боевыми патронами за спиной. Как-то привык чувствовать себя в Берлоге в безопасности. Магазин с патронами у меня в кармане джинс. Ты держишь в руках бесполезную железку.

* * *

Я сам отдал ему пистолет. Он взял, передернул затвор и снова бросил в угол к лестнице.

После…после подошел к лежащему телу, отдернул полу плаща и попросил:

— Подойди ближе- я покажу.

Я двинулся, наконец, от двери — как-то особо негде было раньше трупы рассматривать, да и желанием не горел, но… после услышанного другого выхода не оставалось.

— Смотри.

И я смотрел. Второй перевернул к свету тело и… меня словно включило…я видел не только лежащего у ног человека, но и огромную черную опухоль, закрывающую всю голову, шею и часть груди.

— Смотри, — повторил Второй.

Он достал с одной из полок банку с какой-то сыпучей смесью и начал посыпать это черное шевелящееся нечто.

Я увидел, как смесь искрит, горит, будто бенгальский огонь, и плотная черная масса распадается на множество шевелящихся клубков.

— Смотри, — уже крикнул Второй, потому что гул в комнате нарастал — каждый из образовавшихся комков двигался, жужжал, жил, извивался. Второй сыпал все больше и больше смеси, и чернота с шумом и грохотом вдруг поднялась над телом и стала уязвима и невесома как пух.

— Смотри, — Второй щелкнул зажигалкой и все, что было на человеке, все в одно мгновение, вспыхнув, сгорело. Не осталось ничего.

А когда дым рассеялся, то я увидел, что и человека не осталось. На полу лежали лишь старая куртка, свитер, брюки и спортивные ботинки. Тело растворилось.

* * *

А водки у тебя нет? — спросил я у Второго.

— Есть. Будешь?

— Буду. Если я сейчас немного буду зависать- стукни меня. Мне надо подумать.

Второй пожал плечами, не вставая с дивана, достал откуда то из-под стола почти располовиненную бутылку водки.

— Стакан искать, или так — из горла, для полноты эффекта?

Я ответил, что «доставать» и, что эффектов мне и так хватает, и понял — он шутит. После того, что я видел, после того, что он сделал и что произошло двадцать минут назад, он сидит и шутит.

— Придурок! — заорал я. — Мне же так хреново, а ты надо мной издеваешься. Неужели трудно просто помочь.

— Не психуй. Это все эмоции. Выпей. Ты и так нормально держишься. В прошлый раз, когда я приволок сюда «светлячка», он заблевал мне всю комнату и до тех пор, пока не слопал упаковку снотворного, успокаиваться не собирался — то драться лез, то плакать пытался.

Я в очередной раз за вечер взял себя в руки. Вдохнул, выдохнул, минуты две подышал полной грудью.

Трясти перестало. Злость прошла.

— Наливай. Не буду отличаться от предшественника. Напьюсь и заблюю Берлогу.

Второй расхохотался.

— А мы можем сработаться, бродяга.

Сидели недолго. Собственно говоря — пил я один. Второй плеснул себе на дно стакана и цедил эти грамм двадцать, пока я не прикончил бутылку. Сперва и правдау попустило, потом я вспомнил, как Второй поджег черный пух и почему-то расхохотался, и смеялся до тех пор, пока он не залепил мне оплеуху. Дальше стало жалко и мир, и себя, и что водки осталось на пару глотков, и нет счастья в жизни, а после — проснулся от того, что меня реально мутило.