Вторжение

Внезапный прорыв в изучении вражеского языка не принес мне никакой радости — теперь я был вынужден следить еще и за тем, чтобы не сболтнуть чего-нибудь лишнего, а заплетающиеся мысли и сжигающая нервы боль только осложняли эту задачу. Тем не менее, в какой-то момент сквозь окутавшую меня пелену пробилась удивительно трезвая и холодная мысль — я чересчур стойко держался под пытками, не скатываясь в слезливые мольбы, успешно контролируя собственные инстинкты и пытаясь дождаться хоть каких-то перемен. Организм как будто задрал болевой порог до немыслимых высот, позволяя мне терпеть, жить и думать. Возможно, таким образом адаптировалась моя аура. Возможно, сказался опыт работы с безумным мечником. Возможно, мне прямо сейчас помогала заработавшая на полную катушку регенерация. Как бы то ни было, но все это позволяло до последнего сохранять ускользающую надежду.

— Мы с тобой как следует поговорим, — между тем сообщил палач, делая аккуратный разрез на моем левом предплечье. — Любишь, когда тебе сдирают кожу? Вот и мы не любим, когда вы, твари, на наших баб и детишек охотитесь.

В другое время я бы с удовольствием пообщался со своим мучителем на тему рабства, моральных аспектов наемничества и коллективной ответственности за совершенные кем-то поступки, но тут моя кожа начала с выворачивающим душу хрустом отделяться от мышц, хваленая стойкость куда-то делась и меня накрыла долгая болезненная агония. В один из редких моментов просветления мне удалось повторить сценку с фиктивной попыткой создать атакующее заклинание, однако это стало единственным достижением — спустя еще десять или пятнадцать неимоверно долгих секунд сознание отключилось.

Затем последовала еще одна доза холодного душа, неумолимо вернувшая меня к жизни.

— Тварь… ты… хуже… любого из… нас…

— Надо же, как заговорил, — делано удивился мужик, берясь за плошку с водой. — Считаешь, что угонять людей в рабство правильно?

— Я… никого… не угонял…

— Это сложный вопрос. Ты убиваешь солдата, который мог бы защитить какую-нибудь женщину. Потом эту женщину уводят в рабство. И кто здесь виноват?

— Тот, кто увел… а-а-а! Сука!

— Виноваты вы все, — назидательно произнес не в меру разговорчивый мужик, продолжая обливать мою руку соленым раствором. — Но достать вас всех мы пока что не можем. Как ты себя чувствуешь?

— Тварь! Что тебе нужно, сука⁈

— Мне нужно понимание. Вижу, ты от него еще далек.

— Стой… стой…

— Не переживай, утром все закончится. Поговоришь с наместником, расскажешь ему все, что знаешь, а потом на костер. Видел когда-нибудь, как людей сжигают?

Я ничего не ответил, тяжело хватая воздух пересохшим ртом и пытаясь справиться с мучительной болью. Планы врагов были абсолютно понятны и логичны, противопоставить им я все еще ничего не мог, так что весь вопрос заключался в том, удастся ли мне дожить до того момента, когда палач выйдет из комнаты. И выйдет ли он из нее вообще.

— Убей меня. Просто убей. Скажешь, что я не выдержал, что лопнуло сердце…

— Нет-нет-нет, — возмущенно вскинул руки собеседник. — Что ты такое говоришь⁈ Тебя хотят видеть уважаемые люди, тебя хочет видеть простой народ. Нельзя лишать их такой возможности.

— У меня есть золото… спрятал его в камнях за городом… не хотел брать…

— И золото, и камни драгоценные, — понятливо кивнул мужик. — Знаем, знаем. Но не верим.

— Держи, сука!

На моих пальцах вспыхнуло несколько искорок, однако полноценная молния так и не родилась. Я отчаянно выругался, пару раз дернулся, после чего обмяк, изо всех сил стараясь заплакать. Глаза упорно отказывались тратить драгоценную влагу, но выдавить из себя несколько жалких слезинок мне все же удалось.

— Не реви, маленький. Реветь должны те, кого твои друзья уводят в рабство.

— Убей меня… просто убей…

— Ни за что, — покачал головой собеседник, отворачиваясь к камину. — Тебе не холодно?

Я увидел, что он снова взялся за какую-то железку, с содроганием вспомнил прикосновения раскаленного металла и всерьез задумался о том, чтобы использовать призрачный клинок. К сожалению, эта мысль была продиктована скорее отчаянием, чем реальной возможностью — двигать руками я не мог, а лезвие формировалось только в районе правого запястья и нанести им точный удар было неимоверно сложно. Вдобавок, любая неудачная попытка автоматически оттягивала завершение пыток и повышала бдительность противника.

— Пожалуйста, не надо. Я больше не могу.

— Конечно же, можешь, — с непоколебимой уверенностью в своей правоте ответил палач. — Вы ведь очень крепкие, твари. Живучие даже.

— Я… нет… сука!

На животе возник новый ожог. Не удовлетворившись этим, болтливый садист аккуратно разрезал почерневшую кожу, с силой дернул за один из краев и меня накрыло такой волной боли, что я в который уже раз потерял сознание. Как обычно, ненадолго.

— Просыпайся, маленький. Как думаешь, почему я еще не отрезал тебе яйца?

— Чтоб… ты… сдох…