Вторжение

20 июня в Варне появился генерал-лейтенант Леси-Эванс, высадившийся со 2-й дивизией. В течение ближайших двух недель прибыли остальные батальоны пехоты, из них формировались 3-я и 4-я дивизии. Англичане, как традиционалисты, старались при сборе полков в бригады и дивизии учитывать их истории. В дивизию генерал-лейтенанта Ричарда Ингленда включили 44-й, 4-й, 38-й и 28-й полки, которым много лет назад уже пришлось быть в одной бригаде (правда, в разное время) во время войн с Наполеоном в Испании и при Ватерлоо.^{402} Считалось, что таким образом легче будет достигнуто взаимопонимание на поле боя.

В Варне союзники впервые увидели друг друга, знакомство произвело на многих неизгладимое впечатление. Сорок лет назад они сходились в бескомпромиссных схватках, теперь встали по одну сторону фронта. Вчерашний союзник британцев и противник французов отныне был их общим врагом.

Особенно забавлял британских гвардейцев контраст между их строгими красными мундирами, тяжелыми медвежьими шапками и восточным типом униформы французских зуавов и африканской пехоты. Подобная фривольность не укладывалась в понятие стойкости на поле боя. Но вскоре общий язык был установлен и французы с англичанами пытались укрепить дружбу с помощью нескольких легко запоминающихся расхожих фраз.^{403}

Эмоции не долго развлекали союзников. Вскоре организационные мероприятия поглотили всех. Мало кто понимал, что происходит, но ощущение тревоги было повсеместным. Со временем Варна стала местом, где перемешались языки и нации. Всюду шла бойкая торговля. Вскоре опытные в торговле турки выделили англичан как наиболее богатых и настолько же скупых покупателей. Прилипшая к британцам кличка «Bonno Jonny» оставалась с ними до конца войны. Правда, иногда турки конкретизировали: «Инглиз Bonno, Франкез Bonno, но московит не Bonno». Часто подобная тирада сопровождалась в последней части многозначительным жестом, символизирующим перерезание горла воображаемому русскому.^{404}

При всей напряженности работы англичане оставались самими собой. Вскоре стали регулярно проводиться конные охоты, иногда даже псовые, ставшие невероятно популярным развлечением среди офицеров. Некоторыми исключительно для этого приобретались лошади.^{405}

Оказавшись в Болгарии, лейтенант 33-го полка Чарльз Стефенсон писал домой о предчувствии чего-то грандиозного, что должно произойти в ближайшее время. В лагерях идет постоянная подготовка, прибывают артиллерия, другие рода войск.

^{Англичане в Турции. 1854 г.}

Транспорты привозят грузы, строятся новые склады. Принимали должности командующие.

Вопреки сложившемуся мнению, наиболее боеспособным соединением у британцев была не Гвардейская бригада генерала Бентинка, а 1-я бригада Легкой дивизии генерала Эйри[127] (уже перед высадкой в Крыму замененного на бригадного генерала Кодрингтона), состоявшая из двух фузилерных (7-го Королевского и 23-го Уэльского) и единственного именного (33-й Герцога Веллингтона) полков. Все подразделения бригады прошли через лагерь подготовки пехоты в Чобхэме,[128] где в совершенстве освоили новое вооружение. Подполковник Лайсонс подтверждает, как пригодились солдатам уроки этого лагеря уже в Болгарии и потом в Крыму.^{406} В то же время Чобхэм предупредил английское командование о серьезных болезнях не медицинского характера, пронизывавших армию на всех уровнях.

«Маневры там производили тягостное впечатление. Солдаты были прекрасно обмундированы, но ими командовали офицеры, не имевшие ни малейшего представления о тактике. Штабы часто теряли собственные подразделения, организовывали решительные атаки на собственные позиции. Командиры, заявив, что все эти проклятые маневры — пустая трата времени», могли внезапно забрать солдат. «Это не армия, а сброд», — заметил как-то раздраженно один из артиллерийских офицеров.

А через несколько месяцев под восторженные крики полной надежд на скорую победу публики эта армия отправилась на войну».^{407}

Первоначально планировалась, что бригада войдет в 1-ю дивизию кузена королевы Виктории, генерал-лейтенанта герцога Кембриджского. Но генерал Раглан решил, что лучше иметь две вполне сильные дивизии, чем одну очень сильную. Хотя, на мой взгляд, опытный штабной офицер Раглан был не самого лучшего мнения о военных дарованиях герцога Кембриджского и решил не отдавать ему все лучшие батальоны. Он прекрасно понимал, что если кто и не подведет в самой отчаянной ситуации, насколько трудной бы она ни оказалась, то это Браун. Организатор он был никудышный, но исполнитель идеальный.

В результате, кроме фузилеров, Легкую дивизию дополнили 19-й, 77-й, 88-й полки и 2-й батальон Стрелковой бригады.^{408} Боевая ценность распределялась неравномерно. 77-й полк был едва ли не самым слабым в британской армии, не многим лучше был и 88-й.[129] Если на кого можно было положиться в бою, так на традиционно стойкий 19-й полк («Зеленые Говарда»).