Вторжение

– Список контактов пуст, ни одного сообщения. Фотографий нет.

– Интернет?

– Либо историю подчищали, либо не пользовались… На кой черт он тогда сдался?

– Может, просто выбросили?

– Нет, смотрите-ка. Кое-что есть. Видео.

– О-о-о. Гхм… Интимного характера?

– Нет… Вовсе нет. Балет. Записи репетиций. Лица не разглядеть.

– Дайте посмотреть… Старательная.

– А толку? Носок не тянет, приземляется тяжело. Вот тут не докрутила…

– С такими-то ногами… Обречена на корду. Пожизненно.

– Ну, теперь-то необязательно. Лийка вон тоже на корду была обречена.

– Да, но не всем же так везет! Нет, я, конечно, не хочу сказать, что тот взорвавшийся софит был удачей, но все же… И дирекция подсуетилась, и лаборатория, и у государства на эксперимент деньги нашлись… И вот, билеты распроданы в первую минуту! А вы говорите, театр умирает. Пф-ф…

– Театр-то умирает, а вот цирк уродов…

– Ну, в нашей стране он будет жить вечно. Балет, в смысле.

– Вот вы сказали, не всем везет. Не слышали, что ли? К новому сезону ожидают поставку партии.

– Что, всех на протезы?

– О дивный новый мир. Представляете, только на одной канифоли сколько можно сэкономить?

– Ну вас, Аркадий Львович.

– Киберкордебалет. Звучит, а?

– Идемте лучше в зал, первый звонок дали.

9

Дистальные фаланги. Проксимальные фаланги. Медиальная клиновидная кость.

В гримерке душно. Тела, липкие, горячие, трутся о мое тело, дышат тяжело, толкаются, как загнанные лошади в тесном стойле.

Латеральная кость. Кубовидная. Пяточная.

Голые тела, мокрые тела, натягивают тонкие слоеные юбки, затягивают ленты, роняют шпильки. Пудрят лица, гнут спины, разминают ноги.

– Миксер, ты слышала, ты слышала? Как они визжали!

Потные руки трогают мои плечи, вуаль щекочет мне щеки. Призрачные вилисы с отрешенными лицами через пятнадцать минут выплывут на сцену в подобающем молчании, но пока они болтают, поют, смеются.

– Сколько зрителей! Восторг! Ну ты даешь, Миксер!

Таранная кость. Предплюсна. Дистальное межберцовое соединение.

Мара, закинув ногу на гримерный столик, замазывает тональным кремом татуировку на щиколотке, маленький отвоеванный островок тела, который принадлежит только ей. Желтый треугольник в черной раме с молнией посередине.

Голеностопный сустав. Малоберцовая кость.

Я отнимаю по косточке, по суставу, по мышце. От сильных, мускулистых ног Мары и от остальных, что суетятся в тесной комнатке. От длинных, жилистых, мягких, напряженных, натруженных. Несовершенных.

И они отнимут.

Большеберцовая кость. Коленная чашечка.

Наклоняюсь к Маре и быстро шепчу:

– Жизель спасает Альберта не потому, что простила. Не потому, что любит. Вилисы подчиняют ее волю, навязывают танец. А она… Ей просто хочется хоть однажды, хоть в последний раз станцевать свой собственный.

Мара закручивает тюбик и ищет, чем бы вытереть руки.

– Взбрыкнуть захотелось? Хм. Такая версия мне нравится больше.

– Мар… После второго акта не выходи на поклон, бери вещи и уходи.

Она поправляет в зеркале выбившийся из волос цветок и на мгновение хмурит брови.

– Миксер, тебя коротнуло, что ли?

– Мар, послушай.

Шепчу, чтобы не спугнуть стайку вилис. Мара не сорвется, выдержит.

– Они сделают это, – слегка приподнимаю юбку, киваю на протезы. – С тобой и с остальными. Я знаю, я слышала. Заставят тоже, как вилисы. Ты же не хочешь… Не хочешь такие ноги…

Поднимаю голову и вижу, что Мара внимательно смотрит на меня.

– Ты шутишь? – говорит Мара. – Да я бы под поезд прыгнула ради таких ног.

Бедренная.

Длинный темный проход, режущий глаза свет прожекторов вскрывает обнаженные тела, что вереницей тянутся по обе стороны. Мраморные тела, холодные тела, скульптуры с отсеченными ногами. Корчатся, ломаются. Бескровные обломки, разбитые скульптуры… Они кричат, но я не слышу их крика, не слышу шепота, мягкого шарканья по кафельному полу, только стук, будто кому-то в голову взбрело напялить каблуки.

Я блуждаю меж призрачных вилис, мертвых невест, древних охотниц, они ликуют, они празднуют, рассказывают мне, как выслеживают жертву, крадутся и выматывают до смерти. Их ноги никогда не устают, их ноги никогда не останавливаются, и я танцую вместе с ними.

Вечные вилисы, которые будут вечно танцевать свой вечный танец.

руками не трогать

Пальцы ползают по лицам, проваливаются в выемки, перебирают складочки. Скользят по лбам, пересчитывая морщины, кружат по завиткам волос, лапают сомкнутые губы. Шарят по глазным яблокам. Да, пустые выпуклые белки без зрачков – вот что притягивает больше всего. Их полируют, как собачий нос на «Площади Революции», только желаний не загадывают. Дарине хочется по привычке рявкнуть: «Руками не трогать!», но она прикусывает внутреннюю сторону щеки и молчит – приходят как раз, чтобы трогать руками.