Вторжение

Зеркальные очки на пол-лица, огроменная соломенная шляпа, рыжие завитушки на шее и улыбка, которую иностранцы предъявляют вместо «Куда прешь, корова?». Магазинно-диванная улыбка.

– Excuse me, do you speak English?[16] – какого-то черта спросила соседка, обращаясь к Нушик, не замечая меня.

Девчушка, лет четырех, в розовых сандалиях на носочки – похожие были и у меня, да, наверное, у всех девчонок в детском саду, – со штампованным бантиком, уткнулась ей в руку и теребила фенечку из бисера. Я вспомнила детские визги и плоские удары маленькой ладошки по воде, которые доносились по утрам из квартиры снизу вместе с песнями. Для дочери слишком большая, наверняка младшая сестра.

Нушик затрясла головой: «No, no!», и соседка защебетала, нарочно ломая язык:

– Простить, я плохо говорить по-русски… Could you help me please?[17]

Казалось бы, могла ли быть ее улыбка еще шире. Я вообще не понимала, что происходит.

– Я ищу… искать… – продолжала она, – watermelons… Do you have it? Watermelon[18]… Я не знать, как это будет по-русски…

– Арбуз, – сказала я.

Соседка наконец взглянула на меня. Непроницаемые линзы, отливающие синим глянцем, были похожи на два крыла амазонской перламутровой бабочки, будто пришпиленной к ее переносице. Я видела такую на приезжей московской выставке, куда наш класс однажды привели с экскурсией. Правда, предполагалось, что бабочки будут живыми, но все они были намертво распяты на булавках.

Мне было не видно глаз соседки, но, кажется, она меня узнала, хотя, когда мы встречались в последний раз, я ползала по мокрому полу кухни на коленях. В этих же джинсах.

– Арбуз! – воскликнула Нушик. – No, no! Еще слишком рано для арбузов!

Я зачем-то зачем? попыталась собрать все свои скромные познания в английском для русскоговорящей соседки да что, в конце концов, происходит? и выдавила из себя:

– Too early. Later[19].

Соседка сжимала подрагивающие губы, но не выдержала и расхохоталась. Нушик растерянно улыбалась, не понимая, что ее так развеселило. Даже продавщица помидоров отвлеклась от телефонного разговора.

– Ok, thank you! – отсмеявшись, проговорила соседка, развернулась и потянула ребенка за собой. – Come on, darling[20].

Ненормальная.

– Стойте, стойте, – замахала руками Нушик, выхватила из коробки большой персик, дунула на него и протянула девчушке. – Вот, держи, только помыть надо… Помыть? – Она взглянула на меня.

– М-м-м… Wash, – сказала я.

– Вошь! – повторила соседка, все еще смеясь надо мной, потом наклонилась к ребенку, придерживая шляпу, что-то шепнула той на ухо, и девчушка, глядя под ноги, выдала еле слышное:

– Спасибо.

– И откуда такая нарисовалась? – проговорила Нушик, смотря вслед двум фигуркам, которые шли между рядами, держась за руки. – У нас тут сроду иностранцев не было…

– Ага, жопа мира! – закивала продавщица помидоров, выковыривая из зубов налипшую шелуху от семечек.

– Я, наверное, пойду, меня мама ждет. – Я подняла повыше тяжеленный пакет с яблоками, будто уйти без веского оправдания было невежливо.

На площадке перед крытыми павильонами ютились дачницы в разноцветных панамках, выставляя на раскладных стульях или тряпках, постеленных прямо на земле, вялые, пожелтевшие от солнца огурцы, занюханные пучки укропа и кинзы, семечки в кулечках из газеты, ведерки с неспелым кизилом – от его вида непроизвольно сводило зубы. Распаренным от зноя, им было лень даже переговариваться, и они молча наблюдали за сценой, которая разыгрывалась перед их глазами.

На ржавую рукоятку водяной колонки надо было навалиться всем телом, чтобы она изрыгнула струю нагретой за день воды с привкусом отборной канализации. Соседка безуспешно пыталась извлечь хоть каплю одной рукой, тоненькой и бессильной, придерживая второй юбку, чтобы не намочить длинный подол в грязноватой подсыхающей лужице. Девчушка подставляла под неработающий кран персик, покорно ждала. На пятачке у Святого источника, как прозвали колонку местные торговцы, вечно терлись загорелые босые мальчишки, цыганята – мамино словечко, но помогать они не спешили, только тихонько шептались в стороне, а те, кто понаглее, показывали пальцами и прыскали от смеха в ладошку.

Поставив пакет на землю, я потеснила соседку, задев ее пальцы, почему-то холодные, и со всей дури навалилась на рукоятку, которая с железным лязганьем тут же поддалась, и нас окатило целым фонтаном. Соседка взвизгнула, девчушка от неожиданности выпустила из рук персик, тот, переспелый, конечно же, лопнул, ударившись о решетку под колонкой, и я подумала, что она сейчас разревется. Из-за персика, мокрого, липнувшего к коже платьица, из-за брызг, заливших лицо, но малышка только растерянно смотрела на нас и даже не думала плакать. Мальчишки хохотали, дачницы фыркали, и соседка смеялась, запрокидывая голову, не стесняясь обнаженных десен. С нее слетела шляпа, она побежала ее подбирать, и рыжие завитушки запрыгали по шее и плечам, как в рекламе шампуня.

Мне было не смешно.

– Почему-то каждый раз, когда я с вами сталкиваюсь, оказываюсь в промокших джинсах, – проговорила я.