Вторжение

Был уже вечер, и со стороны военного городка вспугнул залегшую было темноту, запрыгал по кустам, по чучелам для штыкового удара свет фар. Полоса этого света затем как бы выстелилась на плацу, щупая из края в край местность и пытаясь кого–то найти. Послышался сигнал. Но полковник Гнездилов, не обратив внимания, поглядел себе под ноги, на дорожку, и резко спросил:

— А это что за безобразие? Почему мало песку насыпали? Мне чтобы зернистого…

— Мужене–ек! — послышался женский голос из машины, и Гнездилов тотчас преобразился, сменив гнев на милость.

— Постарайтесь, солдатики–ребятушки! Чтоб всем нам… сообща… не ударить в грязь лицом, — весело бросил он на ходу, и скоро машина увезла его в город.

Облегченно вздохнув, Костров поспешил к бойцам; расчистка плаца по–прежнему шла полным ходом.

— Задал он тебе перцу? Небось поджилки трясутся, — сказал острый на язык боец.

Алексей хмуро промолчал. Мимо него провез тачку со снегом Бусыгин. Не остановился, только повернулся и сказал:

— Ты того… Алексей. Не тужи, за ночь весь этот хлам к едреной матери опрокинем!

Стояла черная, какая–то тягучая, сдавленная темнота. Работавший наравне со всеми Алексей Костров то и дело нащупывал ногами залитые водой ямки и выбоины. Его кирзовые сапоги, и без того тяжелые, глубоко увязали в глине, и приходилось выдирать их с натугой.

Городок сонно притих. Давно погас свет в узких и частых окнах казарм. Только в штабе, у подъездов да под главной аркой городка медленно и лениво покачивались на проводах лампочки, и свет их едва пробивал сырую темноту. Алексей вновь вспомнил о Наталке: "Спит теперь. В тепле да на мягкой постели", — и почувствовал, как разлука, обидная и раздражающая, вновь навалилась на него всей своей тяжестью.

Со стороны леса потянуло ветерком, и от сырой коры, от свежести зимнего ночного воздуха как будто запахло весной. "А что, весна не за горами… А там, глядишь, и лето пролетит. Придет осень и — домой!" успокаивал себя Алексей и усердно ворочал лопатой, словно бы стремясь этим скорее приблизить желанный час встречи.

Привычный к земляным работам, он все же почувствовал, как заныла спина, выпрямился, постоял, вслушиваясь в тишину.

С конца плаца донеслись чьи–то шаги. "Опять Гнездилов", — екнуло сердце. Алексей поспешно взял лопату, начал копать. А шаги приближались, вот уже отчетливо слышны, еще ближе… за спиной… И наконец голос:

— Э-э, вот так оказия!

Костров, в душе противясь новой встрече с полковником, все же быстро повернулся и хотел было доложить, что все равно управятся, но осекся, увидев перед собой совсем другого человека, в плащ–накидке.

— Чего это вы? Дня не хватило, так решили ночку урвать? — спросил тот и, видя, что бойцы не перестают молча трудиться, рассмеялся и отвернул капюшон: — Ну и орлы. Не признают своего командира…

Костров сконфузился: перед ним стоял Николай Григорьевич Шмелев.

— Ничего, ничего, не надо, — возразил комбриг, когда Костров начал было докладывать, и, протянув ему руку, спокойно спросил:

— Почему работаете после отбоя?

— Не управились. Снегу много, товарищ комбриг.

— Да, но вы чистите, а он падает. И если на всю ночь зарядит? Погода, она не хочет к нам приспосабливаться. Что же тогда?

— Солдату не привыкать. Осилим!

— Ишь какой шустрый! — рассмеялся Шмелев. — Кто это вас настроил так?

— Полковник Гнездилов.

— Н-да, — неопределенно протянул Шмелев. — Был он здесь? Только что? Куда же уехал?

— Не могу знать, — ответил привычной в таких случаях уставной фразой Костров.

Командир дивизии немного помедлил.

— Ну, вот что… — сказал наконец раздумчиво Шмелев. — Молодость, она, как крылья у птицы, пока есть — не чувствуешь, а как откажут жалеешь. Хватишься, да поздно… Быстро постройте людей и — спать. Не–мед–ленно! Нечего силы напрасно рвать, они еще пригодятся.

Комбриг опять натянул на голову капюшон и решительно зашагал в темноту. Он шел и думал: "Какой произвол, только самодуры могут так относиться к людям!"

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Против обыкновения, утро для полковника Гнездилова не стало мудренее вечера. Чуть свет придя на плац, он, к удивлению своему, обнаружил, что задание его не выполнено, строевому смотру грозил явный срыв, хотя, судя по холодной зорьке и чистому небу, день обещал быть ясным, солнечным, с легким бодрящим морозцем. Только бы выводить людей да шагать под бравурные звуки духового оркестра, а тут на тебе: плац завален кучами снега, лежат вразброс носилки, лопаты, фанерные щиты, и какой–то ротозей даже позабыл рукавицы. Тяжелое чувство вызвало в нем этакое безобразие. Словно бы намереваясь одним махом сбросить снег, Гнездилов хотел было поднять носилки — не отодрать, примерзли! — и вернулся в штаб гневный.