Вторжение

Сопоставляя цифровые данные, командующий фронтом одновременно и радовался и огорчался. Радовало его то, что войска фронта пополнились новыми силами: уже прибыли сибирские дивизии; ни горечь отступления, ни потеря огромных территорий не надломили моральный дух бойцов, их веру в победу правого дела; в тяжелые и трагические дни все — от рядового до командующего — особенно остро прониклись чувством, которое можно назвать чувством столицы, и каждый понимал, что дальше нельзя было отходить. Выдержать, выстоять — было требованием не только приказа, а сердца, самой жизни. Огорчало же командующего то, что противник имел большое превосходство в танках, в артиллерии, и то, что мощное наступление танковых клиньев могло начаться с флангов, создавало тяжелое положение.

Самолеты где–то вновь сыпали бомбы. Молотящие взрывы были настолько близки, что сотрясалась земля, и одна бомба ахнула с такой силой, что дом тряхнуло, захрустели оконные стекла, по не рассыпались, удержались в толстых наростах льда, которым были затянуты рамы. Не одеваясь, командующий вышел на улицу. В небе то сходились, то расходились, то, постояв на месте, скрещивались столбы света: щупали прожекторы небо над Москвой, и там было светло, будто наступало утро. В стороне линии фронта полыхало кровавое зарево пожарища, оно расплывалось все шире и шире, словно заливались кровью и небо, и сумрачный лес, и снега. Зарево было далеко, но командующему показалось, что он чувствует запах дыма.

— Горит, — покачал головой Жуков. — Голицыно горит…

Стоявший поблизости на часах боец в дубленой шубе и ушанке, весь заиндевелый, по самые глаза, переступал с ноги на ногу.

— Холодно? — спросил у него генерал армии.

— Ничего, товарищ командующий. Меня не мороз, а злость в дрожь бросает… Жгут все, негодяи!

К командующему подошел начальник штаба генерал Соколовский и сообщил, что получено важное сообщение.

Они зашли в дом. Начальник штаба расстегнул планшет, вынул радиодонесение.

— На участке нашего правого соседа — 30–й армии Калининского фронта немцы начали артиллерийскую подготовку. Тылы бомбят ночные бомбардировщики… На исходные позиции выходят танки. Противник наносит удар южнее Московского моря в общем направлении на Козлово, Ново—Завидовский и Решетниково. — Генерал Соколовский указал эти места на карте с деловитой точностью знающего штабиста.

— Каково твое мнение?

— Думаю, что это наступление еще не главное. Вспомогательный удар. Отвлекающий. Решающим участком будет район Клина, — и он снова, по привычке, указал на карту.

— Ты прав, — вздохнул командующий фронтом. — Это не главный удар. Но битва начинается. Подготовьте шифровку: всем командующим армиями… по сведениям разведки, завтра, 16 ноября, немцы намерены перейти по всему фронту в решающее наступление. Главная их цель остается прежней захватить Москву… Создалось самое угрожающее положение, и мы должны, обязаны нашу стойкость и выдержку утроить, чтобы ни шагу назад… Никаких оправданий о сдаче позиций не примет фронт, не примет Ставка. Так и передайте! — Командующий подошел к окну и сдернул плотную маскировочную штору: окна побелели, уже занималось утро.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Как и предвидели в Ставке Верховного командования и штабе Западного фронта, немцы начали генеральное наступление на рассвете 16 ноября. В морозной тиши лежали заснеженные поля, кутала леса предутренняя темнота, когда на позиции фронта — от края до края — обрушился дьявольской силы огонь сотен орудий.

Противоборствующая советская артиллерия отвечала еще неуверенно, как бы приглядываясь, не давая себя раньше времени обнаружить; гаубичная молчала до нужного ей момента либо стреляла расчетливо По скоплениям танков.

К утру пришли в движение огромные массы людей и техники. Обе стороны сцепились зубами, и на обширном пространстве разгорелась гигантская битва. Каждая сторона задалась целью свалить другую намертво, и если одна сторона — русские войска — поклялась биться не на жизнь, а на смерть, чтобы отстоять Москву, то другая — германская — остервенело лезла вперед, чтобы достичь своей цели — взять Москву.

Германское верховное командование твердо верило, что сопротивление большевистских войск будет сломлено. Прогноз погоды был явно безутешным: ожидались жестокие морозы, немцы боялись зазимовать у ворот русской столицы и разделить участь в свое время бежавших из России войск Наполеона. Поэтому немцы спешили разделаться с Москвой до наступления больших морозов, надеясь таким образом поставить Советский Союз на колени и покончить с Восточным фронтом.

Просторы полей, чистые, непорочной белизны снега стали бурыми от оседающей земляной пыли, от обильно и нещадно пролитой крови.

Немцы с ожесточением наваливались на северное крыло Западного фронта, хотели пробить русские позиции танковым тараном, но на их пути встала железная стена огня, стойкость людей, решивших лучше умереть, чем пропустить врага к сердцу страны — Москве.