Вторжение

Долго пришлось Гребенниковым блуждать, пока наконец в переулке они не увидели приметную изгородь с высокой ажурной дверью. Войдя в палисадник, Иван Мартынович поднялся по каменным плитам на крыльцо и постучал в дверь. В прихожей послышались шаги, но, прежде чем открыть дверь, кто–то включил свет наружной лампочки.

— Свои, свои! — с нарочитой веселостью в голосе произнес Гребенников и, пропустив жену, неуклюже протиснулся с елкой и поставил ее на паркет, натертый до зеркального блеска.

Сам полковник Гнездилов не вышел встречать, и от этого Гребенников почувствовал неловкость. "Должно быть, гостей занимает", — успокоил себя Иван Мартыновыч, а минутой позже услышал голос хозяина дома.

— Ты уж чуть не вывел меня из терпенья. Хотел даже послать за тобой гонца.

— Лесная гостья задержала, — кивнул Гребенников.

— Ай да подарок! Ур–ра! — увидев у стены елку, гаркнул Гнездилов и, подхватив ее, понес в зал.

— Чуешь, Николай Федотыч, как о начальстве пекутся, — сострил кто–то.

— На то оно и начальство, чтобы о нем хлопотать, — не то шутя, не то всерьез ответил Гнездилов и захохотал. — За такую красотку комиссару придется приказом по дивизии благодарность объявить, — добавил Николай Федотович.

Сказано это было шутки ради, но Гребенникова внутренне покоробило: "Черт меня дернул на эту затею".

Елка была поставлена, в угол. Она отошла с мороза и источала острый запах хвои. Гости расселись за столы, сдвинутые в один общий. И когда послышался тягучий, словно идущий из глубин веков, перезвон кремлевских курантов, все поднялись, скрестили над столом руки. Зазвенели хрустальные бокалы. Сам Гнездилов, обычно неразговорчивый и строгий в обращении, был увлечен общим весельем, смеялся, успевал с каждым перекинуться словом; от удовольствия то и дело гладил рукой редкие, седеющие волосы. Его радовало, что компания подобралась приличная. Он все время порывался произнести тост, но никак не мог успокоить развеселившихся гостей.

— Тише! — жестом просил он. — Дайте мне слово сказать… — И едва смолк шум, Гнездилов обвел гостей умиленным взглядом и сказал:

— Выпьем, товарищи, за удачи по службе… Чтобы мы, так сказать, продвигались по лесенке и в чинах не были обделены…

Скучающими глазами посмотрел Иван Мартынович на Гнездилова и отвернулся. Чувствуя какую–то заминку, капитан Гольдман, ведающий продовольственным снабжением, привстал и, держа в руке рюмку, обратился к Гнездилову:

— Дорогой Николай Федотыч, прошу иметь в виду и подчиненных, а уж мы стараемся… — и гости, покатываясь со смеху, еще раз чокнулись.

Гнездилов попросил снова наполнить бокалы.

— Пойдем по команде, так сказать, по солнышку… Очередь за вами, Лена… Как вас по батюшке?

— Зовите меня так, просто, — заулыбалась Гребенникова и, подумав, сказала:

— Давайте выпьем за то, чтобы жилось всем… И чтобы никогда не было разлуки с нашими муженьками.

— Верно. Но когда будет на то приказ и придется нам в поход идти, чтобы жены не оплакивали, — добавил Гребенников, и все опять стали чокаться.

Столы сдвинули к передней стене. Молоденький лейтенант Володя Полянский, зять полковника, приехавший на побывку из Могилева, завел граммофон. Закружились пары, застучали каблуками женщины. В круг танцующих вошел и Николай Федотович. Его грузное тело было не под стать стремительным движениям, и, однако, Гнездилов в паре с живой, тонкой в талии Леной кружился необыкновенно проворно. Когда все утомились, Гнездилов попросил завести лезгинку и пошел вприсядку, гикая и размахивая руками, словно цеплялся ими за воздух.

— Браво, браво! — подзадоривали гости, и полковник еще быстрее закружился по комнате. Он так же быстро остановился и с разбегу опустился на тахту, не заметив, что там лежали пластинки; они глухо затрещали. В комнате поднялся хохот, только жена с сожалением покачала головой.

Минуты роздыха коротали в разговорах. Конечно же, Гнездилов и тут нашелся, будто подменил его кто–то, отняв у него привычную строгость и сделав настоящим добряком.

— Ну, Владимир, чего нос повесил? — спросил он зятя. — Жена есть, сыном тоже доволен.

— Доволен, — кивнул тот, держа в руках куски пластинки.

— То–то, помяни меня добрым словом, — гудел Николай Федотович. Забыл, как спасал тебя. Бунтарь эдакий! — рассмеялся Гнездилов и, видя, что все заинтересовались, принялся рассказывать: — Как же, подарил ему дочку — кровинку свою… А он и медового месяца не справил, как на дыбы встал. Разводиться! Характерами, видите ли, не сошлись…

— Будет тебе, Коля, перестань! — перебила жена.

— А что тут такого? Какая может быть в этом секретность? Для других будет наука и для него, — кивнул Гнездилов на зятя и продолжал: — Так вот, значит, разводиться — и никаких гвоздей. Меня в пот бросило. Это в наше–то время, когда такие законы! Можно сказать, настоящий бой ведем за мораль! Пришлось вмешаться, разбирать их персонально.

В это время стукнули брошенные на тумбочку куски пластинки. Насупясь, Володя Полянский зашагал к двери.

— Ты куда? — спросил Гнездилов.

— На воздух. Подышать хочу, — уклончиво ответил тот.