Вторжение

Конечно, это только одна сторона медали. Другая была более грустной. Фей скромно умалчивает, что первыми пленными, захваченными русскими казаками на крымской земле, стали именно французские любители легкой наживы. И это было тоже в духе армии Франции. Пока одни занимались приготовлением пищи и разбивкой лагеря, другие, самые шустрые гавроши, шныряли по окрестностям в поисках чего-нибудь такого, что могло сделать скромный солдатский обед, ужин или завтрак более калорийным. Как правило, вблизи стоянок французских войск очень быстро прекращалось всякое кудахтанье, кряканье и хрюканье домашней живности. Актуальная до нашего времени солдатская аксиома «Если у тебя достаточно патронов, пропитание всегда добудешь» была для французской пехоты стилем жизни. Начальство знало об этом, но не всегда реагировало. Чаще командиры предпочитали делать вид, что ничего не происходит.

Эту хроническую любовь французской легкой пехоты к мародерству, ставшую легендарной, констатировали уже после Альминского сражения британские солдаты и офицеры. Очевидно, психология солдат и офицеров союзных войск не сильно отличалась от психологии банального колонизатора, ступившего на оккупированную землю, где всё, по их мнению, потенциально уже принадлежало им. Постепенно джентльмены превращались в конкистадоров. Вначале Раглан пытался сохранить лицо цивилизованного колонизатора. Объезжая ближе к вечеру расположение войск, он застал в одном из немногих уцелевших населенных пунктов небольшой деревне Тагили возмутившую его картину. Она была просто уникальной. Местные татары, увидев в составе союзного контингента турецких солдат, приняли их с радостью, как единоверцев. Но не тут-то было.

Местным аборигенам было не понятно, почему люди, принятые ими за единоверцев, не ведут себя с надлежащим почтением. Им было невдомек, что солдаты, одетые в стилизованную под восток униформу, это французские зуавы, которые, не обращая внимания на вопли мужчин и женщин, которых они просто разогнали, ударились в банальный разбой.

^{Нравы французских зуавов. Немецкий рисунок. 1859 г.} 

Когда английский генералитет прибыл в Тагили, там шел азартный грабеж — зуавы тащили все, что могли, и уничтожали все, что не могли унести. Особенно им удавалось скоростное скручивание шей домашней птице. На появление англичан, тем более в высоких званиях, они не обращали никакого внимания. Еще одна традиция зуавов — подчинение и уважение исключительно для своих командиров. Назревал конфликт. Немедленно английским главнокомандующим был вызван батальон Стрелковой бригады, располагавшийся неподалеку. «Зеленые куртки» кулаками и пинками утихомирили галерников[180] и отобрали все ими награбленное. Французских солдат отпустили — Раглан не хотел обострять и без того не совсем теплые отношения между союзниками. Выставленные из числа стрелков часовые остались охранять свои первые трофеи — некоторые из них стояли среди куч из кур, гусей и домашней утвари.

Английский главнокомандующий был взбешён. Особенно его возмутило то, что союзные солдаты бродят по округе и при этом являют собой прекрасную цель для казаков, которые уже пленили 12 зуавов^{915} (Тотлебен говорит об 11 пленных).^{916} Кстати, адмирал Слейд утверждает, что эти самые попавшие в плен и были мародерами из Тагили, удравшими от стрелков и попавшие в руки казаков. Как бы то ни было, Сент-Арно прибыл к зуавам и почитал им мораль о правилах поведения в чужой стране, назвав каждого, кто грабит местное население, «…душой и сердцем преданного союзникам», «пособником русских» и пообещав каждого пойманного мародера отправить назад на корабли, но уже закованным в кандалы.^{917}

Впрочем, столь грозные обещания были не более чем эмоциями. Французский главнокомандующий по своему африканскому опыту знал ценность этих солдат, большинство которых с равным успехом могло пережить нищету парижских трущоб, откуда они были в своей массе призваны в армию, и дикость алжирских пустынь, где они одни из немногих из состава армии приобрели реальный боевой опыт Потому маршал ограничился словесным внушением и не стал назначать никаких расследований. Сент-Арно осудил грабительские инстинкты зуавов, а для себя нашел их объяснение в прирожденном «любопытстве и тяге к исследованиям».^{918}