Вторжение Бурелома

И вдруг мой Миша, мой мягкий, интеллигентный Миша, схватил меня за плечи, затряс, приводя в чувство, и зашептал, как заорал:

- Не смей хихикать, глупая! Ты же не слепая! Ты под страшной бедой. Эта любовь - она была тебе зашитой до сих пор, но пока была тайной. Теперь он открыл себя и потребует ответа!..

- С чего ты взял?

Мишка не успел ответить. В дверь гримерной постучали и, не дожидаясь ответа, ввалился официант, симпатичный, в отличие от других, парень Никита Вражич. Вражичем прозвала его я, потому что в его дежурство получала с кухни самые обильные ужины. "Ты же знаешь, - говорила я ему, - фигура все мое состояние". "Да, - отвечал он, - и меня беспокоит, что оно у тебя такое тощее".

Сегодня Вражич превзошел самого себя. Поднос был уставлен с купеческим размахом: икра, севрюга, фрукты...

- Вражич, ты, по-моему, ошибся.

- Да нет, Николавна, я не ошибся. Тут есть, оказывается, еще один человек, очень обеспокоенный твоей худобой...

- Что за человек? - спросил Мишка, выразительно на меня глядя.

- Да вы и сами знаете: Буреломов Лев Петрович, только и всего. Говорит: за понесенный моральный ущерб.

- Отнеси назад, - сказала я, нервничая, - ты же знаешь, подношений не принимаю.

- Она шутит, Вражич, не стой с таким унылым видом. Нагоняя от Бурелома не получишь. Ты же знаешь, она здесь не ужинает, для нее поздненько. Так что все эти прелести и изысканности отнеси на кухню, но только для того, чтобы все это аккуратненько упаковали. Ну, а я навалюсь на свой антрекот, а из вкусностей, с твоего, Машенька, позволения, ухвачу один бананчик для дочки. - А когда дверь за Вражичем закрылась, Мишка добавил. - И не воображай, что я загоняю тебя в угол - в угол тебя загоняет Бурелом.

- Плохо, Миша, это очень плохо, что ты, кажется, абсолютно прав...

Дома меня ждал отец.

- Почему не позвонила от метро, я уже начал беспокоиться.

- Меня подвезли, ты же видел.

- Конечно, видел, чуть не окоченел, высматривая тебя с балкона.

- Ладно. Разберись с этим, - я сунула отцу пакет с деликатесами, устала до чертиков, пойду в ванную.

- Кефир я тебе приготовил.

- Спасибо, папа. Ложись.

Я чмокнула его в щеку. У меня не было более надежного человека, чем отец. Я была поздним и единственным ребенком, и он был мне предан. Для отца существовали только мама и я, и для нас обеих он был готов на все. Мама принимала это как должное, я - с благодарностью.

Когда, кутаясь в халат, я выползла из ванной, отец еще не ушел с кухни. Он сидел растерянный и немного испуганный.

- Вам выдали новогодние подарки? - с надеждой спросил он. - Это же уйма деньжищ!..

- Нет, папа. Это у меня появился поклонник. Я глотнула кефира.

- Всегда боялся, - сказал отец, - что этот час настанет. Место, где ты работаешь, опасно для хорошей женщины. А ты у меня - очень хорошая.

- Ладно, папа, не беспокойся. Пока все нормально. Я вспомнила мучнистые глаза Бурелома, и меня передернуло.

- Иди спать. Все разговоры отменяются до завтра.

- Да, совсем забыл, тебе звонил Юра. Я вздрогнула.

- Что сказал?

- Сказал, что ты ему нужна поиграть на елках. Не вздумай согласиться: и так устаешь без меры, а всех денег не заработаешь...

- Хорошо, подумаю. Все, папа, все!.. Пошла спать!..

В состоянии смутной тоски и весомого одиночества, стараясь не вспоминать без конца ни о сегодняшнем нападении, ни о прожитом уже разрыве с Юрой, я все-таки изрядно намаялась, пока уснула.

И приснился мне сон. Будто посреди ночи я проснулась от удара по затылку. Легкого, но ощутимого. Открыла глаза и увидела, как кровать моя разделяется на две половины и тело мое от талии и ниже отодвигается вдаль. Смешно: одна нога высунулась из-под одеяла, и я видела, как пальцы на ней становятся все меньше и меньше. Но потом я перестала видеть свои ноги, потому что их отгородила от меня фигура человека, возникшая в проеме кровати. Человек был как бы и не вполне человек.

Лицо отдавало металлической золотистостью, белки глаз светились матовым серебром, зрачки показались мне алмазными, а губы были припорошены рубиновой пылью. Будто ожил эскиз театрального художника, не пожалевшего красивостей для кукольного персонажа. Вот только волосы были как настоящие: седые, пушистые, очень ухоженные. И в посадке головы и в развороте плеч, и в положении рук чувствовалось благородство.

- Жуть! - вырвалось у меня восторженно. - И нисколько не страшно.

- Это кто же боится своего отца?

- Вроде и сериалов не смотрю, а чушь всякая снится, - сказала я сама себе.

- Я тебе не снюсь, - сказал странный гость.

- Ничего себе! - сказала я. - Как это понимать?

- Поймешь потом. Сейчас о главном. Белоглазый перешел черту. Он посягнул на тебя и этого я не могу ему позволить. Не могу и не желаю. Ты моя любимая дочь, и тебя он не получит.

- У меня, между прочим, - сказала я, - есть отец, которого я люблю в меру своих сил, и самозванцы мне противны. Моего отца зовут Николай Александрович...

- Знаю, знаю, - перебил меня старик, хитро сверкнув алмазами, - и он плотник... Вообще-то, я им доволен...

- Ничего себе, - рассмеялась я. - На что вы намекаете? Может, и мать моя - Мария?