Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны

Генерал изумлен. Он явно не ожидал такого оборота. Либо все будет отрицать, либо сначала постарается выяснить, что нам уже известно. К счастью, мимо него не проходят слова по поводу «одной высокой инстанции». Что это такое? Может быть, покров тайны с той истории уже снят?

Он улыбается нам так, словно отныне мы сообщники.

— Интересно, а кто вас направил ко мне?

— Товарищ из ЦК НДПА, — мы называем фамилию одного из руководителей партии, который действительно в дружеском разговоре порекомендовал найти Хабиби.

Такой ответ его успокаивает, но не совсем.

— Вы же понимаете, — говорит он, — я как человек военный должен получить санкцию своего руководства. Речь идет о тайне государственной важности, хотя это и случилось немало лет назад.

Теперь наш черед сделать свой ход.

— Мы до этого говорили с разными людьми — в том числе и с такими, кто занимает более высокие посты, чем вы, и они были откровеннее. Они понимают: пришла пора рассказать правду. Это наш общий долг перед историей.

— И что же они вам рассказывали?

Черт возьми, крепкий орешек этот Хабиби. Было бы лучше, поведай он обо всем сам, это позволило бы проверить наши данные, а теперь делать нечего, приходится раскрывать карты. В общих чертах мы передаем генералу то, что слышали ранее про обед у Амина. Кажется, это производит на него впечатление. Желание помочь нам борется в нем с опасением приоткрыть тайную завесу. Может, он и подписку давал «о неразглашении» — кто знает…

— Итак, — мы решили помочь генералу, — днем 27 декабря вы вместе с другими врачами выехали на Дар-уль-аман для оказания медицинской помощи. Что вы там увидели?

— За обедом всем гостям стало очень плохо, — с трудом выдавил он из себя. — Некоторых пришлось даже увезти в больницу для промывания желудка.

— В чем проявлялось это «плохо»? Как они все выглядели?

— Они спали, а некоторых разбирал безостановочный истерический смех.

— А Амин?

— Ему еще до нашего приезда промыли желудок врачи из советского посольства.

— Что это было? — наш разговор напоминает теперь блицпартию в шахматы. Боясь, что собеседник передумает, перестанет рассказывать, мы держим высокий темп. — Что это было, чем их отравили?

— Нет! — Хабиби протестующе поднимает вверх руку. — Я не получал разрешения говорить об отравлении. Мы об этом поговорим когда-нибудь позже. Вы понимаете?

В кабинете, кроме нас и генерала, сидит на диване офицер в темно-синей форме ВВС — замполит госпиталя. Возможно, последняя фраза означает, что генерал не хотел бы быть откровенным в присутствии этого человека? Но он уже и так сказал много.

На удачу задаем последний вопрос:

— Работали ли с Амином советские врачи?

— Да, вблизи него постоянно находились три-четыре ваших медика. Один из них был большим моим другом — это полковник Виктор Петрович Кузнеченко, консультант главного терапевта нашего госпиталя. Я всегда брал его с собой, когда надо было ехать к руководству. Он был молод, энергичен.

— Вы говорите — «был…»

— Во время штурма дворца он погиб. Пуля попала ему прямо в сердце.

Штурм, штурм… Тут, признаться, мы натолкнулись на стену. Кто штурмовал? Сколько их было? Как проходила операция? Все наши собеседники будто воды в рот набирали, когда мы пытались их расспрашивать. «Не могу говорить». — «Рано об этом рассказывать». — «Не имею права». «Нет!» — заученно повторяли и афганцы, й советские, едва речь заходила о штурме дворца Амина.

Занавес тайны удалось лишь чуть-чуть приподнять с помощью Ф. М. Факира. Когда-то он был не только министром внутренних дел в аминовском правительстве, но и весьма приближенным к «первому лицу» человеком. Узнав о том, что Факир вечер 27 декабря провел рядом с Амином, мы написали ему в Кабул с просьбой рассказать о том, как это было. Бывший министр незамедлительно ответил. В его письме сквозило такое уважение к Амину, какого мы никогда прежде не встречали.

Факир, к примеру, писал, что последние дни афганского руководителя были наполнены заботой о единстве партийных рядов, создании атмосферы товарищества и доверия. Якобы его девизом стали слова: «справедливость», «законность», «безопасность». Он говорил: «Мы должны извлечь правильные уроки из прошлого. Необходимо учитывать народные традиции, применять их в политической работе, чтобы вернуть доверие людей, больше не отталкивать их от себя».

По словам Факира, Амин настаивал на скорейшем принятии конституции. Он был озабочен вспышками военных действий и много времени ежедневно уделял телефонным разговорам с командирами частей и соединений в провинциях. «Совершить революцию легче, чем удержать затем власть, — часто повторял он. — Нам это удастся только с помощью великого северного соседа».