Вторжение по сценарию

Бартоломью Бронзини мог объяснить этим киношникам, что смысл жизни заключается вовсе не в этом, но они все равно бы не поняли. Для всех присутствующих слова Берни были истинной правдой – ведь они занимались кинобизнесом, так же, как и Бартоломью Бронзини. Разница заключалась только в одном – у этих людей были энергия, амбиции, связи, необходимые, чтобы заниматься этим делом, но у них не было таланта. Им приходилось воровать идеи, или скупать авторские права на книги, а затем искажать их до неузнаваемости.

Бартоломью Бронзини, в отличие от них, знал, как надо снимать кино. Он писал сценарии, мог выступить в роли режиссера, сняться в главной роли. Он даже мог заняться работой продюсера – хоть это и требовало определенных навыков и даже таланта.

Никто из присутствовавших не умел делать ни одной из этих вещей, за исключением продюсерской части процесса, которая в их исполнении воспринималось, как неквалифицированный труд. И именно поэтому каждый в душе ненавидел Бронзини.

– У меня появилась идея! – вскричал вдруг Берни Корнфлейк. – Почему бы нам не заключить небольшую сделку? Барт поможет нам с телевизионным проектом, а мы во время летнего отпуска быстренько сляпаем его Пасхальный сюжетец.

– Рождественский. К тому же, я вовсе не хочу становиться каким-то чертовым телеактером.

– Барт, детка, солнышко, ну послушай меня. Если бы Милтон Берль сказал такое, он никогда бы не стал знаменитым дядюшкой Милти. На твоем месте я бы об этом подумал.

– Я не желаю становиться еще одним Берлем, – ответил Бронзини.

– Тогда вы можете стать новой Люсиль Болл! – выкрикнул кто-то с энтузиазмом, обычно приберегаемым для сенсационных научных открытий.

Бронзини устало взглянул на говорившего.

– Мне не нужно походить на кого-то другого, – отрезал он. – Я Бартоломью Бронзини, суперзвезда. Я снялся более чем в тридцати фильмах, и каждый из них принес миллионные прибыли.

– Кх-кхм, Барт, детка, ты, кажется, шутишь! А как же «Драгоценный камень»?

– Да, этот всего лишь окупил затраты. Тут ты прав. Зато сборы за «Ринго» превысили пятьдесят миллионов долларов, и это в те времена, когда на фильмы о боксе никто не ходил. А с «Ринго-2» дело обстояло даже лучше. Даже «Ринго-5» по прибылям побил девять из десяти фильмов, вышедших в то время.

– Это включая зарубежный рынок, – подчеркнул Берни Корнфлейк. – Что касается нашей страны, то ничего особенного этот фильм не добился.

– Его посмотрела, или посмотрит, половина людей на всем земном шаре.

– Все это замечательно, Барт, но Оскаров выдают в Америке, а не на Филиппинах.

– Я не выбираю своих поклонников, и мне наплевать, кто они, и в какой стране живут.

– Знаешь, Барт, – с искренней заботой в голосе заметил Корнфлейк, – зря ты убил своего боксера в последнем «Ринго». Он протянул бы еще пять серий. А ты еще немного продлил бы свою актерскую карьеру.

– Судя по твоему тону, ты считаешь, что она уже окончена? – с вызовом спросил Бронзини.

– Ты уже достиг наивысшей точки, как написали на прошлой неделе в «Вэрайети».

– Меня уже тошнит от Ринго, – возразил Бронзини. – Равно как и от Гранди, Вайпера, и прочих героев-суперменов. Вот уже пятнадцать лет, как я снимаюсь в боевиках, и теперь мне захотелось сделать что-нибудь новое. Я намерен снять рождественский фильм. Что-то вроде современной версии «Как прекрасен этот мир!».

– Никогда о таком не слышал, – с сомнением проговорил Корнфлейк. – А он имел успех?

– Этот фильм был снят еще в сороковые, – объяснил Бронзини, – классика кинематографа. Его показывают на Рождество каждый год. Можешь хоть сейчас включить телевизор, и на каком-нибудь канале обязательно его увидишь.

– Еще в сороковых? – удивился кто-то из присутствующих. – А разве тогда уже снимали кино?

– Да, но фильмы никуда не годились – они были черно-белые.

– Неправда, – вступил в разговор кто-то третий. – Я однажды видел такой фильм. Назывался «Копабланка», или что-то в этом роде. В нем было довольно много серого, да и пара других цветов. – Серый – это не цвет, а... Кстати, а что такое серый? Оттенок?

– Неважно, – прервал их Корнфлейк. – Послушай, Барт, у меня есть идея получше. Мы можем снять твою рождественскую историю здесь. Да, а как она называется?

Взглянув на первую страницу, Корнфлейк увидел, что она совершенно пуста.

– Что, никакого названия? – удивился он.

– Не с той стороны, – вмешался Бронзини.

Корнфлейк перевернул сценарий.

– Да, действительно. Ну-ка, посмотрим... Джонни и Рождественский дух.

Да, от этого названия и вправду дух захватывает.

Бронзини решил не обращать на это замечание внимания.

– Сценарий о мальчике-аутисте, который попал в буран и потерялся. Он не может никому объяснить, где живет. Весь город сбился с ног, пытаясь его найти, но, поскольку дело происходит в сочельник, люди слишком быстро сдаются и прекращают поиски. Однако мальчика спасает Рождественский дух.

– Какой еще дух?

– Санта-Клаус.

– Постой, – прервал его Корнфлейк, поворачиваясь к секретарю. – Фред, выясни, кто владелец авторских прав на Санта-Клауса. Из этого может кое-что получиться.