Вторжение. Смерть ночи

— Я не знаю. Я просто до безумия тревожусь обо всём... Например, иногда я думаю, что мы с тобой вместе потому, что никого больше рядом нет. Если бы мы по-прежнему учились в школе и не случилось никакого вторжения, вряд ли мы подружились бы. То есть получается, что так и должно было случиться? Или это мог быть один из тех лёгких летних романов, которые часто показывают в американском кино, — всё это кажется не совсем реальным и очень быстро заканчивается.

Ли хотел что-то сказать, но я его остановила:

— Ладно, я знаю, ты собираешься сказать, что я слишком много думаю. Это так. Но возможно, я просто ухожу от серьёзной темы. А серьёзная тема... ну, это вроде того, что ты говорил. Мы уже некоторое время вместе, и нам хорошо вдвоём. Но во мне есть что-то...

желание идти дальше, и я не имею в виду физическую сторону, хотя и её тоже... — Я впервые подумала: а что же это может быть? — Думаю, это имеет отношение к тому, что с нами произошло. Вторжение, и то, что мы здесь, и то, что мы, выбираясь отсюда, устраиваем взрывы, убиваем людей... Я будто спрашиваю себя: теперь вся наша жизнь будет такой? Мы будем сидеть здесь, и только? Каждые несколько дней устраивать вылазки, убивая по паре-тройке солдат? Если это всё, что может предложить нам жизнь на следующие лет пятьдесят, плевать мне на это! Я хочу двигаться вперёд, и не важно, что вокруг происходит! А с тех пор, как мы забрались сюда, мы не сделали ни шагу вперёд. Мы ничего не создали, разве что загон для куриц. Мы ничему не научились. Мы не сделали ничего хорошего!

— Мне кажется, мы многому научились.

— Да, наука выживания. Но я не о таком обучении. Я имею в виду нечто само по себе бесполезное и всё равно прекрасное, если ты понимаешь, о чём я. Ну, названия созвездий, например, и то, как они выглядят в небе. Росписи Микеланджело в Сикстинской капелле и то, как он их делал, лёжа на спине, а краска капала ему в глаза... Математика... положим, последовательность Фибоначчи...[6] или японская чайная церемония, или названия французских железнодорожных станций. Вот о чём я говорю. Неужели непонятно?

— Думаю, понятно. Ты хочешь сказать, что если мы потеряем всё это, то в любом случае проиграем, и не важно, что ещё произойдёт, не важно, какие военные победы мы одержим.

— Именно так. Ты понял! Мы должны делать то, что говорит «да», а не только то, что говорит «нет». Сажать овощи — это хорошо. Но мы должны посадить и цветы тоже! Отшельник это понимал. Именно поэтому он тут посадил розы, а когда строил мост, то не просто перебросил через ручей несколько брёвен. Он сделал нечто прекрасное, и оно проживёт сотни лет. Мы должны создавать что-нибудь и думать о будущем. Оставить что-то после себя, для других. Да! Жизненные правила!

Я вскочила и выбежала из тёмной хижины Отшельника, чтобы вернуться с горстью лепестков роз, которыми осыпала лицо Ли. Но этого оказалось недостаточно. Я вдруг так переполнилась энергией, что могла бы посадить тысячу деревьев, расцеловать тысячу мальчишек, построить тысячу домов! Но вместо того я со всех ног помчалась обратно к нашему лагерю, по ручью, по поляне, а потом полезла наверх, чтобы увидеть закат солнца со Ступеней Сатаны.

Когда стемнело и мухи отправились на ночлег, мы с Гомером забили одного из наших ягнят. Я держала его, а Гомер перерезал ему горло, а потом я оттянула назад голову животного, сломав ему позвоночник, кровь хлынула наружу, и жизнь вытекла вместе с ней. Мы вместе освежевали его, и тут очень пригодились сильные руки Гомера. Я вовсе не жаждала делать всё это, но пришлось. Если бы я задумалась, то, наверное, не сумела бы — это могло вернуть меня к ужасным воспоминаниям... Тем не менее ничего не случилось. Я не знаю, возможно, разговор с Ли очистил моё небо от угрожающей тени, но, схватив ягнёнка, я машинально стала действовать так, как не раз делала прежде. Дома мы всегда сами забивали скот. Такое не может стать рутиной. Например, когда ты вынимаешь из груди животного сердце, оно всё ещё хранит в себе следы жизни, и это сильное ощущение, сколько бы раз ты это ни делал. Поэтому невозможно исполнять это механически, будто лущишь горох. С облегчением я обнаружила, что дело идёт точно так же, как всегда... Да, это действительно было для меня немалым облегчением.

Мы отрезали ягнёнку голову и бросили её в яму, которую Фай специально выкопала для разных остатков. В ту ночь я не смогла заставить себя ободрать шкуру с головы или вырезать вкусный язык.

Потом мы подвесили тушку на ветке, чтобы выпотрошить. Всем так хотелось поскорее зажарить мясо, что пришлось заняться этим сразу, хотя куда лучше было бы подождать, пока ягнёнок остынет. Но мы быстро и весьма грубо отрубили первые куски, которые тут же отправились на огонь. Была уже полночь, когда наши голодные рты наполнились горячим розовым мясом. Мы наслаждались едой, посмеиваясь друг над другом, когда наши жирные, чёрные от сажи пальцы разрывали мясо. Смерть одного может быть рождением чего-то другого. Я была полна новой решимости, новой уверенности и новых мыслей.

7