Вторжение в Московию

Но тут заёрзал на лавке Плещеев, заухмылялся.

— Государь… — начал он. — А вот они, твои воеводы, отписывают с городов, что о воеводском воровстве тоже затерялись книги. А сыскные-то — целы! Прислали тут одну.

Он снова ухмыльнулся.

— Тать, истый тать! Ха-ха! Отставленный подьячий, в монахах, убил в келье старца, проживавшего с ним вместе! Лихой же, поди, монах!

Матюшка невольно вздрогнул: перед глазами у него на мгновение мелькнул тот чёрный монах, с топором…

А Плещеев, как ни в чём не бывало, продолжал всё о том же:

— И книги сборные десятой деньги с животов, торгов и промыслов не все! Куда уж дальше-то? Все твои приказы, государь, по городам разорены! — развёл руками Третьяков.

— Ты, Федька, ещё забыл с пролубного откупа окладной доход! — съязвил Салтыков. Он ненавидел казначея, этого мужика, затесавшегося в доверие к царю. — Это же мелочь!

— Да, мелочь, — согласился Федька и стал мстительно и тонко долбить Салтыкова логикой: — Но полушка к полушке, гладишь, и рубль набежал. А где рубль — там и два! И в прибыль тебе, государь! — поклонился он Матюшке. — В твою казну!

— Посмею, государь, сказать, что деньги тс, пролубные, по откупу на Москве-реке и Яузе, зимой со льда, мытья платяного, весною с перевоза. И будет их в год с тыщи три!

И у него даже загорелись глаза от такой суммы, с малого вроде бы, откупного дела.

А Матюшка уже устал от этих разговоров. От долгого сидения у него заныла спина. Он поднялся, прошёлся по комнате. Он был недоволен советчиками. Те потратили уже полдня на разговоры, а дело так и не сдвинулось с места. Никто не знал, где взять деньги или какими товарами заплатить гусарам. И он, сказав, что его ждёт царица, отпустил их, но велел собраться завтра снова.

Несколько дней прошли впустую. Денег так и не было.

И так подошёл к концу январь. На День Трёх Святителей потеплело. И сразу гололедица пришла, и заскользили сани на дорогах. А всадники, убавив пыл, сменили рысь на шаг. С теплом и в лагере все оживились. В татарском стане и у донцов застучали молотки у кузниц: там заново ковали коней под гололёд. На заднем дворе царских хором бабы развесили белье, прополоскав его в проруби на Всходне, чтобы набрало оно душистости от холода.

С утра Димитрий навестил Марину на её половине хором. Она заболела, хандра напала на неё. И все были обеспокоены, и даже доктор, герр Фридрих, немец. А пани Барбара не отставала от него:

— Как она, что с ней такое? Ты, батюшка, не скрывай от меня все тайны те!..

Димитрий немного покрутился в общей суете и вскоре ушёл к себе. Там он отобедал с отменным игристым вином. А вкус-то каким был! Приятно пилось оно и веселило, в нос газом било… Царице прислали из Польши кое-какие наряды, а пан Юрий вспомнил и о нём, своём зяте, прислал ему вина. И вот сейчас он щедро угощал им советчиков своих. За его столом собрались Трубецкой и Алексашка Сицкий, Салтыков и Петька Третьяков, Плещеев тоже был при нём. Михалка Бутурлин пил скромно, как всегда, на своём месте.

Отобедав, он хотел было отпустить их всех, чтобы прикорнуть на часок после обильного возлияния. Но тут князь Семён доложил, что приехал пан Валевский и просит немедля принять его. Он тяжело засопел, поняв, что не удастся поспать, прошёл со всеми ближними в палату, где обычно сидел на официальных приёмах.

Пан Валентин вошёл в палату и сел на лавку тут же у двери, понурив голову. Во всей его позе сквозило отчаяние.

— Войско, государь, настаивает на оплате жалованья! Хотя бы за четверть! — заморгал он беспомощно глазами.

Голос у него дрогнул, и, чтобы скрыть своё волнение, он громко повторил решение войсковой старшины: «Нет, нет и нет — вот их ответ!»

Он, пан Валевский, был человеком мягким и хотел всех примирить.

От бесплодных разговоров с дьяками и советчиками, от упрямства войсковой старшины вот из-за этих самых окладов, раздражение не оставляло Матюшку в последние дни ни на минуту. А сейчас у него даже заныли зубы, как от холодной воды, и появилась злость.

— Что?! Не могут подождать?!

Ещё летом Валевский сам забирал у дьяков сметные книги, отдал их выборным из числа гусар. И те разъехались по городам с его, государевыми людьми, чтобы собирать недоимки, очередной оброк: товарами или деньгами. Всё это шло в оплату войска. И что-то там собрали, и полки на время замолчали. И вот сейчас пристают опять всё с тем же.

Валевский хотел было что-то возразить…

Но тут в горницу заглянул князь Семён Звенигородский:

— Государь, здесь к тебе пан гетман и полковники, ротмистры, чуть не целый полк!

Его голос был тревожным.

Матюшка побледнел, в памяти мгновенно всплыл такой же вот приход гетмана, всего каких-то две недели прошло с той ночи, ночи Меховецкого…

— Пусти, — процедил он сквозь зубы, готовясь к неприятной встрече.

В палату вошли Рожинский, за ним Сапега, Зборовский, а далее их люди. Они вошли тактично, вежливо и как-то уж больно скромно выстроились перед ним, перед его креслом, в котором сидел он, в том самом…

«Ишь ты — сама невинность!» — с ехидцей подумал он, оправившись от испуга, когда сообразил, что на этот раз пронесло и разговор будет вполне приличным.