Вуаль. Крыло третье

Дорога в бурсу началась с принятия важного решения, на что у меня ушло около пяти минут. Передо мной стоял выбор, какой каон начать прясть? Я метался между моей новой разработкой, которую назвал просто и незамысловато «Метка» и каоном для духовного тела «Геморандж». Первый взаимодействовал с заряженным ударом, носил атакующий характер, и в перспективе мог взаимодействовать с другими каонами, а второй существенно поднимал мою выживаемость, даже со вторым крылом. «Геморандж» — каон устраняющий кровотечение. На седьмом крыле достигается полное устранение даже сильных кровотечений. Хоть я и решил сам для себя, что буду жить припеваючи в этом мире о-очень долго, но выбор сделал в пользу «метки».

Моя логика была проста, как гироконтур. Крепкая «шкура» — это хорошо, но и зубы должны быть острыми. Какой смысл выдерживать тысячу ударов, если не можешь нанести в ответ ни единого? Здравый смысл… Его здесь нет, ведь «здравый смысл» никогда не станет с глупостью в один ряд. Пора начинать показывать зубы, только так, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Всё нужное для этого у меня есть, остальное — вопрос времени. Не сразу, но я прижму к ногтю Орлова и всю его кодлу, постепенно перекрывая кислород, как это делают на Астрогасе. «Хорошая» планетка, где рабским трудом покупаешь себе кислород, чтобы встретить завтрашний день, где тебе снова придётся батрачить на кислород, и так пока не сдохнешь….

Три первых связки «Метки» отправились в обруч, а я благополучно задремал, проснувшись уже на подъезде к стоянке Романовского лицея. Поправив форму, прогладив ладонью по рукояти тонфы, махнув рукой свои бойцам, зашагал ко входу в бурсу, где толпились лицеисты, вышедшие на перерыв.

Знакомых лиц не было, а вот мой портрет, видимо был всем знаком, раз уже на подходе на меня стали бросать косые взгляды. Зарекался ведь, что буду тихим и незаметным, как скверх в засаде. Чувство собственного величия пело бы от радости, только его последняя песня уже прозвучала во взрыве на Фагрисе. Второй раз, Айзек на мину самонадеянности и тщеславия не наступит.

Сделав самый будничный вид, подсложив плечи, прикинувшись «ветошью», глядя в керамический гранит плитки, проскользнул через вход, взяв сразу направо по коридору к лестнице.

Поднявшись на третий этаж, войдя в холл у меня невольно возникла усмешка при взгляде на окно. Про «утреннее задание» для Жанны я забыл. Главное, чтобы не обиделась, а то подумает, что ей внимание не уделяют.

Подпрыгнуть удалось вовремя. На выходе из холла по полу прокатилось тело, будто шар для боулинга, которое меня чуть не сбило. Тихо выругавшись, заметив инициатора этого «боулинга», на ходу покрутив пальцем у виска и усмехнувшись, дал «пять» Скобинову, даже не взглянув на «свою» бывшую. Ну, как «мою»? Стасову….

Стоило мне войти в аудиторию, как раздался смех десятка глоток, а потом заливистое хрюканье и новая порция ржача. В моём виде не было ничего смешного, а в душе я вообще суровее, чем огнова пятка. Большая часть группы кучковалась возле двух парт первого ряда, где творилось некое действо, вызвавшее всеобщее веселье. Короткий перерыв, и снова под ослиное ржание толпа взорвалась смехом.

Не испытывая особого интереса к происходящему, подняв глаза вверх, чтобы взглянуть на своё место, я невольно остановился, удивлённо приподняв бровь. Предпоследний ряд столов никуда не делся. Всё было на своём месте, и даже больше. Дополнительным приложением являлась Жанна, которая сидела за моим столом на соседнем стуле.

— «Вот это киса к нам подкралась…» — Мелькнуло в голове, и я уже собирался пройти к девушке, чтобы поприветствовать и завести разговор на тему, чем скромный «сын конюха» обязан визиту такой цацы, но меня кое-что остановило.

Из толпы послышался очень знакомый девчачий голосок, наполненный таким гонором, который превышал вес его владелицы.

— «Да я инфомаг, ска!»

Внутри всё опустилось, а скверхи начали выпрыгивать из засады. Вспоминая все моменты, где сильно накосячил в прошлой жизни, я буром пробирался к центру устроенного здесь митинга, игнорируя недовольные возгласы.

— Получай! — Колода карт ударила по кончику носа, а я взявшись за сердце, зарекаясь, что сплету к нему меридиан чтобы не сдохнуть от инфаркта, направился к столу, схватив за ухо мелкий белокурый «геморрой».

— Барышня… — Вкрадчиво обратился я к княжне Ермоловой, которая намеревалась ещё раз съездить колодой карт поносу Левицкому, бывшему Стасову подхалиму. — Вы в курсе, что азартные игры запрещены в лицее?

— Ай-яй! Отстань, желтопузый! — Замахала кулаками девчушка, а в тот же момент из под стола раздалось блеяние.

— Не прикроешь варежку, я твои рукава при всех выпотрошу. — Тихо и вкрадчиво шепнул я на ухо сопротивляющейся Ушанке. — Стыдно, ведь, будет… Шапочку твою тоже подниму.

— Уговорил… — Буркнуло чудо, поле того, как я опустил «ухо» её несменного атрибута, писклявым голоском заявив для зрителей. — Господа и дамы, расходимся! Продолжим на следующей перемене.