Вуивра

Вуивра говорила доверительным тоном с трогательными переливами в голосе, то повышая, то понижая тембр. Она взяла своего собеседника за руку и, наклонившись к нему, не сводила с него взгляда своих зелёных глаз, потемневших от нежности. Арсен ясно видел, к какому завершению движется разговор, и, ничего не делая, чтобы уйти от него, всё-таки боялся этой развязки. Не зная, чем это может для него обернуться, он опасался, как бы удовольствие, полученное в обществе существа, связанного с адом, не обошлось ему слишком дорого. Хотя, впрочем, независимо от того, кем было это существо — посланником ада или нет, так или иначе, любое существо, с которым грешишь, всё равно действует по наущению беса. И может быть, даже более простительно уступить какому-нибудь приспешнику дьявола, чем случайным посредникам, мелким, не очень опытным и не очень изощрённым подмастерьям. Впрочем, маневры Вуивры не оставляли ему достаточно свободы духа, чтобы обстоятельно поразмыслить о всех последствиях возможной слабости. Теперь она обняла рукой его шею и говорила тихо-тихо, приблизив свои губы к его губам. Да и он тоже не оставался бездейственным, а когда подошло время, то сделал всё, что было нужно, чтобы обременить свою совесть достойным сожаления воспоминанием.

Вуивра рассчитывала, что весь остаток дня будет посвящён утехам, но Арсен встал и сказал, застёгивая ремень:

— Забавы — это, конечно, хорошее дело, но время-то идёт, а работа стоит.

Она состроила недовольную мину, в которой присутствовало и немного презрения. С серьёзным, почти суровым видом он добавил нравоучительным тоном, словно собираясь читать проповедь:

— Работа — это не такая вещь, которая позволяет о себе забывать. Завтра утром на луг придут сушильщики сена, и если они не увидят скошенной травы, лежащей на земле, то получится, что я не сделал того, что должен был сделать. Нет, работа, как я сказал, — это не такая вещь, которая позволяет о себе забывать.

А между тем на этом открытом пространстве, со всех сторон окружённом лесом, стояло жаркое лето, никак не располагавшее к работе. Голубой, без единого отражённого облачка пруд нагревался посреди своих раскалённых берегов, а рядом с молодыми людьми в горячей, испачканной кровью траве, которую успели облепить рои чёрных мух, лежали разрубленные на части змеи.

— Работа прежде всего, — настоял Арсен.

Единственным ответом Вуивры была приветливая, сдержанная улыбка, похожая на улыбку взрослого человека ребёнку. После чего, встав на цыпочки и широко разведя в стороны руки, она медленно потянулась и пошла надевать платье. Видя, как она удаляется, озарённая солнцем, голая и свободная, Арсен ощутил в себе всплеск энтузиазма, правда, слишком мимолётный, чтобы подвигнуть его на какие-то действия, но всё же оставивший ему напоследок ощущение собственной тяжеловесности.

5

Луны в тот вечер не было, и братья в темноте неторопливо прогуливались по усадебному двору. Леопард молча подбежал к ним, чтобы обнюхать, и когда Арсен, отвечая на дружеское приветствие пса, ткнул его коленкой в бок, отправился снова к себе в конуру. Остановившись на краю дороги, они закурили.

— Ну как Старая Вевра, всё в порядке? — спросил Виктор.

— В порядке.

— Никого там не видел?

— Никого.

— Жалко, что по такой хорошей погоде мы не начали с луга. Мне хотелось бы побыстрее развязаться с этим. Завтра, если начнём в три косы, то скорее всего к двенадцати уже и закончим.

— Хватит там и нас двоих, — ответил Арсен. — Юрбен на тяжёлой работе уже не тянет. На таком участке да ещё с дрожащими руками он только сломает нам косу и всё.

— Да я, в общем, даже и не из-за работы, которую он сделает, — стал оправдываться Виктор. — Я прежде всего из-за матери. Не взять с собой старика завтра утром — это всё равно, что сказать, что он ни на что больше не годится, и тогда она захочет избавиться от него ещё до осени.

— Это я сказал ей уволить его.

Виктор от этих слов потерял дар речи. Хотя он уже достаточно хорошо знал своего брата, ему бы и в голову никогда не пришло, что идея уволить старика могла исходить от него. Юрбен, проработавший у Мюзелье тридцать лет, был свидетелем рождения Арсена, а когда ребёнок ещё в колыбели потерял отца, привязался к нему, как к сыну. На ферме помнили, как этот, обычно невозмутимый и молчаливый человек оживлялся и радовался вместе с ребёнком, находил нежные слова, чтобы утешить его в горе. Позднее он научил его запрягать лошадь, ухаживать за ней, держать косу, вести прямо борозду, сеять зерно и многое другое — забивать свиней, делать изгороди, прививать яблони. Надо сказать, Арсен всегда относился к нему с уважением, а если и проявлял иногда в разговоре своеобразную властную сухость, то она мало чем отличалась от той интонации, с которой он иногда обращался к членам семьи.

— Неужели ты можешь с ним так поступить? — возмутился Виктор.

— Нельзя же держать его вечно. А раз так, то чего ждать? Он ведь уже старый.

Арсен заметил это таким безразличным тоном, словно речь шла об изношенности какого-нибудь инструмента.