Вуивра

Арсен всегда с беспокойством ждал того момента, когда Белетта проходила мимо дома Юрбена. Он простил ей грех, признав, что она ни в чём не виновата, но не мог решиться позвать её и успокоить. Да он и не хотел этого. Его непременно смущало бы воспоминание о комнате для инвентаря. Ему трудно было бы говорить, голос его звучал бы натужно, да и у голоса Белетты не могло быть прежнего звучания. Чувство, связывавшее его с маленькой служанкой, было слишком тонким и деликатным, чтобы попытаться что-то исправить, как это бывает, когда речь идёт об обыкновенных товарищеских отношениях или о любви «с потом и объятиями». И всё же, стоило только появиться вдали силуэту девочки, как у Арсена, охваченного неведомым порывом, перехватывало горло от жалости и нежности. Иногда их взгляды встречались, робкие и горячие. Когда она днём гнала стадо в поле, пёс Леопард приветствовал своего хозяина, клал передние лапы на подоконник, вытягивал шею, чтобы лизнуть Арсена, и нежно потявкивал. Привыкший распознавать дружеское расположение хозяина лишь по большему или меньшему количеству тычков башмаком в бок, Леопард, теряя рассудок от ласк, расточаемых ему Арсеном, извивался и горланил от удовольствия. После того как хозяин шлепком и добродушной бранью прогонял его, пёс нагонял стадо там, где дорога начинала подниматься вверх, и Арсен видел, как он и пастушка долго обнимаются и целуются, прижимаясь друг к другу мордочками и лапками. Эти послания, которые приносил Белетте Леопард, поддерживали в ней надежду на внезапную и близкую перемену. «Вот если бы у меня, — размышляла она, — была пара титек что надо, как, например, у Большой Мендёр, да даже и чуть поменьше, то тогда всё уладилось бы гораздо быстрее». Такая убеждённость рождала у Белетты роскошные грёзы. Проснувшись однажды утром, она заметила коренное изменение, происшедшее во всей её внешности. За ночь ноги у неё стали толстыми, точно печные трубы, ягодицы сделались громадными, а впереди выросли две великолепные тыквы, покрытые розовой кожицей, с кончиками, похожими на резиновые соски, но только твёрдые. Одновременно её пронзительный и крикливый голосок стал низким. Теперь она смеялась грудным смехом, как мамаша Жюде, громко и грубо. И к ней со всех сторон сбегались и крутились вокруг парни. «Не трогайте меня, пацаны, — говорила им Белетта, — я не люблю, когда мне надоедают». А Арсен при этом всё никак не мог отвести глаз от разреза её кофточки, и они слегка лезли у него на лоб. Ну а к тому же, чтобы вообще все шансы были на её стороне, она разбогатела, даже очень разбогатела, потому что получила наследство от некоего дяди-фотографа. А поскольку по зрелому размышлению оказывалось, что дядя-фотограф столь же неправдоподобен, сколь и нереален, Белетта завладевала рубином Вуивры.

Однажды утром, на третий день своей уединённой жизни Арсен принял решение сходить к Вуатюрье, чтобы немного продвинуть вперёд свои дела. Он намеревался поговорить с Розой, чтобы, не обнаруживая чересчур прямолинейно своих намерений, всё же дать ей понять, что он желает связать свою жизнь с серьёзной, бережливой и хозяйственной девушкой. Ночью прошёл сильный дождь, погода оставалась пасмурной, и деревню окутывала поднимающаяся от земли тепловатая сырость с запахом спелых плодов. Арсен отправился в путь без особого воодушевления, повинуясь своего рода рассудочной необходимости, в которой его воображение больше не принимало никакого участия. Он зашёл к Жюде, чтобы купить табаку, а когда вышел из кафе, с неба упало несколько капель, и он, воспользовавшись этим предлогом, повернул назад. Подобная лень вызвала в нём самом беспокойство, как знак определённого безразличия к собственной судьбе. Он напряг волю и сказал себе, что пойдёт к Вуатюрье во второй половине дня, но когда подошло время, не сдвинулся с места, а потом откладывал свой визит ещё несколько дней. Часто он покидал ферму с твёрдым намерением явиться к мэру, но стоило ему оказаться на дороге и сделать несколько шагов, как его разворачивало то в лес, то к реке. Это всякий раз унижало его, причиняя ему боль, но он не находил в себе сил преодолеть собственную апатию. К реке его тянуло больше, чем в лес. Спускаясь по заливным лугам, усыпанным сентябрьскими сиреневыми безвременниками, Арсен посреди этой тихой умиротворённой природы немного приходил в себя. На берегу, на заросшем ольхой пригорке он обнаруживал Реквиема: могильщик продолжал подстерегать там Вуивру.

— Расскажи-ка мне, как ты пойдёшь в замок, — попросил Арсен.