Vulf Aleksa Predskazannaya volku (SI) Readli.Net 690678 original 2f2e6

чувственности, каковы бы ни были наши ощущения; ощущения же могут быть весьма

различными. До какой бы высокой степени отчетливости мы ни довели наши созерцания, все равно этим мы не подошли бы ближе к [познанию] свойств предметов самих по себе.

Во всяком случае мы бы тогда полностью познали только способ нашего созерцания, т. е.

нашу чувственность, да и то всегда лишь при условии [существования] пространства и

времени, первоначально присущем субъекту; каковы предметы сами по себе -этого мы

никогда не узнали бы и при помощи самого ясного знания явлений их, которое единственно

дано нам.

Поэтому думать, что вся наша чувственность есть не что иное, как беспорядочное

представление о вещах, содержащее лишь то, что присуще им самим по себе, но только в

виде нагромождения признаков и подчиненных представлений, которые мы не можем

отчетливо различить, - значит искажать понятие о чувственности и явлении так, что все

учение о них становится бесполезным и пустым. Различие между неотчетливыми и

отчетливыми представлениями имеет только логический характер и не касается

содержания. Так, например, нет сомнения, что понятие права, которым пользуется здравый

рассудок, вполне совпадает с тем, что может развить из него самая утонченная спекуляция, с той лишь разницей, что в обыденном и практическом применении мы не осознаем таких

разнообразных представлений, содержащихся в этой мысли. Но на этом основании нельзя

утверждать, будто обыденное понятие имеет чувственный характер и содержит только

явление: право вовсе не может являться, его понятие содержится в рассудке и представляет

(моральное) свойство поступков, присущее им самим по себе. Наоборот, представление о

теле в созерцании не содержит ничего, что могло бы быть присуще предметам самим по

себе; оно выражает лишь явление чего-то и способ, каким это нечто воздействует на нас; такая восприимчивость нашей познавательной способности называется чувственностью и

отличается как небо от земли от знания предметов самих по себе, хотя бы мы и проникли в

самую глубь явлений.

Вот почему философия Лейбница и Вольфа указала всем исследованиям о природе и

происхождении наших знаний совершенно неправильную точку зрения, признавая

различие между чувственностью и интеллектуальным только логическим различием. На

самом деле это различие трансцендентально и касается не просто формы отчетливости или

неотчетливости, а происхождения и содержания знаний, так что с помощью чувственности

мы не то что неясно познаем свойства вещей самих по себе, а вообще не познаем их, и, как

только мы устраним наши субъективные свойства, окажется, что представляемый объект с

качествами, приписываемыми ему чувственным созерцанием, нигде не встречается, да и не

может встретиться, так как именно наши субъективные свойства определяют форму его как

явления.

Обычно мы отличаем в явлениях то, что по существу принадлежит созерцанию их и имеет

силу для всякого человеческого чувства вообще, от того, что им принадлежит лишь

случайно, так как имеет силу не для отношения к чувственности вообще, а только для

особого положения или устройства того или другого чувства. О первом виде познания

говорят, что оно представляет предмет сам по себе, а о втором-что оно представляет только

явление этого предмета. Однако это лишь эмпирическое различение. Если остановиться на

этом (как это обыкновенно делают) и не признать (как это следовало бы сделать) эмпирическое созерцание опять-таки только явлением, так что в нем нет ничего

относящегося к вещи самой по себе, то наше трансцендентальное различение утрачивается

и мы начинаем воображать, будто познаем вещи сами по себе, хотя в чувственно

воспринимаемом мире мы везде, даже при глубочайшем исследовании его предметов, имеем дело только с явлениями. Так, например, радугу мы готовы назвать только явлением, которое возникает при дожде, освещенном солнцем, а этот дождь-вещью самой по себе. И

это совершенно правильно, если только мы понимаем понятие вещи самой по себе лишь

физически, как то, что в обычном для всех опыте определяется при всех различных

положениях по отношению к чувствам, но в созерцании только так, а не иначе. Но если мы

возьмем этот эмпирический факт вообще и, не считаясь более с согласием его с любым

человеческим чувством, спросим, показывает ли он предмет сам по себе (мы говорим не о

каплях дождя, так как они, как явления, уже суть эмпирические объекты), то этот вопрос об

отношении представления к предмету трансцендентален; при этом не только капли

оказываются лишь явлениями, но и сама круглая форма их и даже пространство, в котором

они падают, суть сами по себе ничто, а лишь модификация или основы нашего чувственного

созерцания; трансцендентальный же объект остается нам неизвестным.

Вторая важная задача нашей трансцендентальной эстетики состоит в том, чтобы не только