Вулфхолл

– Я не понимаю, как вы можете быть мне другом, если вы друг этой особы. Маркизы Пемброкской.

Она не хочет именовать Анну королевой.

– Положение упомянутой дамы таково, что ей не нужны друзья, только слуги.

– Пол говорит, вы – сатана. Мой кузен Реджинальд Пол. Который бежал в Геную. Он сказал, при рождении вы были такой же, как все другие христианские души, но потом в вас вошел дьявол.

– А вам известно, леди Мария, что я бывал тут ребенком? Лет девяти-десяти. Мой дядя был у Мортона поваром, а я, сопливый мальчишка, на заре складывал хворост для растопки печей и сворачивал шеи курам. – Он говорит серьезным тоном. – Как вы думаете, дьявол тогда в меня вошел? Или раньше, примерно в том возрасте, когда другие принимают крещение? Как вы понимаете, мне хотелось бы знать.

Мария наблюдает за ним искоса; на ней старомодный жесткий чепец домиком, из-под которого она смотрит, как лошадь, которой набросили на голову тряпку, а та сползла. Он говорит мягко:

– Я не сатана. И милорд ваш отец не еретик.

– А я не приблуда.

– Конечно. – Он повторяет то же, что сказал Анне Шелтон: – Ваши родители верили, что состоят в браке. Это не означает, что их брак был законным. Вы ведь понимаете разницу?

Она трет пальцем под носом.

– Да, понимаю. Только на самом деле их брак был законным.

– Скоро королева приедет навестить свою дочь. Если вы просто выкажете ей уважение как супруге своего родителя…

– Только она его сожительница…

– …ваш отец вернет вас ко двору и вы получите все, чего лишены сейчас: тепло и приятное общество. Послушайте меня, я желаю вам добра. Королева не ждет от вас дружбы, ей нужен лишь декорум. Прикусите язык и сделайте реверанс. Это займет одно мгновение и переменит все. Помиритесь с ней сейчас, до того, как она родит. Потому что если будет мальчик, у нее не останется поводов с вами ладить.

– Она меня боится, – говорит Мария, – и будет бояться, даже если родит мальчика. Она боится, что я выйду замуж и мои сыновья станут ей угрозой.

– Кто-нибудь говорит с вами о замужестве?

Сухой недоверчивый смешок.

– Еще в младенчестве меня помолвили с французским дофином. Затем с императором, потом с французским королем, с его старшим сыном, с его вторым сыном, со всеми его сыновьями, сколько их ни на есть, потом один раз опять с императором и один раз с его кузеном. Меня сватали без передышки. Однако когда-нибудь я выйду замуж на самом деле.

– Но только не за Пола.

Она вздрагивает, и он понимает, что кто-то ей такую мысль подсказал: может быть, прежняя воспитательница Маргарет Пол, а может, Шапюи, который ночи напролет изучает генеалогию английской знати – укрепить ее притязания, сделать их неоспоримыми, выдать полуиспанку Тюдор за коренного Плантагенета.

Он говорит:

– Я видел Пола. Знал его еще до отъезда. Вам такой не годится. Вашему мужу нужна будет твердая рука, чтобы крепко держать меч. Пол похож на старуху, которая сидит в углу и боится леших и домовых. В жилах у него не кровь, а святая вода, и говорят, он рыдает в три ручья, если его слуги убьют муху.

Мария улыбается и тут же затыкает рот рукой, как кляпом.

– Вот и правильно, – кивает он. – Никому ничего не говорите.

Мария произносит, не отнимая пальцев ото рта:

– Я не могу читать. Не вижу букв.

– Что, вам не дают свечей?!

– Нет, я хочу сказать, у меня слабеет зрение. И голова все время болит.

– Вы много плачете?

Она кивает.

– Доктор Беттс привезет лекарства. А до тех пор пусть кто-нибудь читает вам.

– Мне читают. Читают тиндейлово Евангелие. Вы знаете, что епископ Тунстолл и Томас Мор нашли в этом так называемом Писании две тысячи ошибок? Там больше еретического, чем в священной книге магометан.

Сказано с вызовом, однако он видит, что ее глаза наполняются слезами.

– Все это исправимо, – говорит он.

Мария встает; в первый миг ему кажется, что сейчас она, забывшись, уткнется с рыданиями в его дорожную куртку.

– Доктор приедет на днях. А пока я велю, чтобы вам растопили камин и подали ужин. Куда захотите.

– Дайте мне повидаться с матерью.

– Сейчас король этого не допустит. Однако все может измениться.

– Отец меня любит. Это все она, эта подлая женщина, нашептывает ему всякие гнусности.

– Леди Шелтон будет к вам добра, если только вы ей позволите.

– Что мне до ее доброты? Я переживу Анну Шелтон, поверьте. И ее племянницу. И всех, кто посягает на мой титул. Пусть делают что хотят. Я молода. Я могу подождать.

Он выходит, Грегори за ним, завороженно оглядываясь на девушку, которая вновь садится у погасшего камина, складывает руки и с каменным лицом принимается ждать.

– Этот ее кроличий мех, – говорит Грегори, – такое впечатление, будто его грызли.

– Да уж, она истинная дочь Генриха.

– А разве кто-то сомневался?

Он смеется.