Вулфхолл

– Если вы посвятите ее Генриху, тот не сможет отказаться. Я бы изобразил его на титуле как главу церкви, со всеми регалиями. – Ганс расхаживает по комнате, прикидывая вслух расходы на бумагу, печать, возможную прибыль. Лукас Кранах рисует титульные листы Лютеру. – Гравюры с Мартином и его женой идут нарасхват. А у Кранаха все похожи на свиней.

Верно. Даже у его обнаженных умильные свиные мордочки, ноги крестьянок и жесткие хрящеватые уши.

– Но если я буду писать короля, наверное, придется ему польстить. Показать, каким он был пять лет назад. Или десять.

– Хватит и пяти. Иначе он может усмотреть издевку.

Ганс чиркает себя пальцем по горлу, сгибает колени, высовывает язык, как повешенный, – видимо, предусмотрел все способы казни.

– Надо будет изобразить непринужденное величие.

Ганс улыбается во весь рот:

– За этим дело не станет!

* * *

Конец года приносит с собой холода и странный, водянисто-зеленоватый свет. Письма ложатся на стол с легким шелестом, как снежинки: от докторов богословия из Германии, от послов из Франции, от Марии Болейн из Кента.

– Ты только послушай, – говорит он Ричарду, сломав печать. – Мария просит денег. Пишет, что осознает свою опрометчивость. Что любовь затмила ей разум.

– Любовь, значит?

Он читает. Она и на минуту не сожалеет, что вышла за Уильяма Стаффорда. Она могла бы выбрать себе другого мужа, знатного и титулованного. Однако «уверяю вас, господин секретарь, я нашла в нем столько честности, что будь моя воля выбирать, я предпочла бы лучше просить милостыню вместе с ним, чем быть величайшей королевой христианского мира».

Она не смеет писать своей сестре королеве. Отцу, дяде и брату – тоже. Они так жестоки. Поэтому пишет ему. Легко можно вообразить, как Стаффорд заглядывает Марии через плечо и та бросает со смехом: Томас Кромвель, я когда-то возбудила его надежды.

Ричард говорит:

– Я уже почти не помню, что должен был жениться на Марии.

– То были иные времена, не то, что сейчас.

И Ричард счастлив; вот как оно все повернулось, мы сумели обойтись без Болейнов. Однако ради замужества Анны Болейн весь христианский мир перевернули вверх дном; ради рыжего поросеночка в колыбели; что, если Генрих и впрямь пресытился и вся затея проклята?

– Позови Уилтшира.

– Сюда, в Дом архивов?

– Придет и сюда, только свистни.

Он унизит Уилтшира – в обычной своей дружелюбной манере – и заставит выделить Марии содержание. Дочь честно работала на отца, добывала ему почести своим лоном – пусть теперь ее обеспечивает. Ричард будет сидеть в полутьме и записывать. Это напомнит Болейну о делах семилетней давности. Шапюи сказал ему, в этом королевстве вы теперь то же, что кардинал, и даже больше.

Алиса Мор приходит к нему в Рождественский сочельник. Свет резкий, как лезвие старого кинжала, и в этом освещении Алиса выглядит старой.

Он встречает ее как принцессу, ведет в комнату, заново обитую панелями и покрашенную, где горит жаркий огонь – дымоход недавно прочистили, и тяга отличная. Воздух пахнет сосновым лапником.

– Вы здесь празднуете? – Ради него Алиса постаралась прихорошиться: туго затянула волосы под усыпанным жемчужинами чепцом. – Я помню, как тут было темно и сыро. Муж всегда говорил, – (он отмечает, что она употребила прошедшее время), – мой муж говорил, заточите Кромвеля в самое глубокое подземелье, и к вечеру он будет сидеть на бархатной подушке, есть соловьиные язычки и ссужать тюремщиков деньгами.

– Он часто говорил о том, чтобы заточить меня в подземелье?

– Это были только разговоры. – Она нервничает. – Я подумала, вы могли бы устроить мне встречу с королем. Он всегда учтив и добр к женщинам.

Кромвель качает головой. Если допустить Алису до короля, она начнет вспоминать, как тот приезжал в Челси и гулял по саду. Расстроит Генриха, заставит думать про Мора, который временно забыт.

– Его величество очень занят с французскими послами. Хочет в этом году устроить особо пышное празднование. Доверьтесь моим суждениям.

– Вы были к нам очень добры, – нехотя говорит Алиса. – Я спрашиваю себя, почему. У вас всегда какая-нибудь уловка.

– Родился ловкачом, – отвечает он. – Ничего не могу с собой поделать. Алиса, почему ваш муж такой упрямец?

– Я понимаю его не больше, чем Святую Троицу.

– Так что мы будем делать?

– Надо, чтобы он изложил королю свои резоны. Наедине. Если король заранее пообещает отменить все наказания.

– То есть даст ему лицензию на государственную измену? Этого король не может.

– Святая Агнесса! Томас Кромвель говорит, чего не может король! Всякий петух важно расхаживает по двору, пока не придет служанка и не свернет ему шею.

– Таков закон. Обычай этой страны.

– Я считала, что Генриха поставили выше закона.

– Мы не в Константинополе, леди Алиса. Впрочем, я ничего не имею против турок. Сейчас мы всецело за магометан. Пока они отвлекают императора.