Вулканы небес

Меченые олени, по-видимому из Норвегии или Финляндии, по-прежнему, как сообщают, попадаются на Шпицбергене, но каким образом им удается туда попасть, осталось неизвестным. Ламонт в «Мореплавании в Арктических морях» рассказывает, что он подстрелил двух самцов, у которых было подрезано левое ухо. «Я показал их Гансу, который, будучи наполовину лапландцем, с младенчества имел дело с оленями, и он уверено сказал, что эти олени были помечены рукой человека». Ламонт также рассказывает, что подстрелил еще двух оленей, помеченных таким же образом. Норденшельд («Путешествие «Беги»») рассказывает об этих меченых оленях, что у некоторых метки были и на рогах и что первое упоминание о них относится к 1785 году. У одного к рогу была привязана птичья лапка.

Откуда бы они не появлялись, как бы они это ни проделывали или как бы с ними это не проделывали, но меченые олени и теперь появляются на Шпицбергене. Нескольких подстрелили летом 1921 года, о чем рассказывается в «Field» (24 декабря 1921 года). Должно быть, на Шпицбергене сотни, если не тысячи этих животных. Мне не удалось найти ни одного сообщения хотя бы об одном олене, продрейфовавшем на льдине в этом направлении. Относительно возможности добраться вплавь замечу, что Новая Земля гораздо ближе к материку, чем Шпицберген, но что Норденшельд пишет, что на Новой Земле не встречаются меченые олени.

8

Не существует способа судить об этих историях. К некоторым из них применялись все каноны, или средства, или индуктивная логика, изобретенные Фрэнсисом Бэконом или Джоном Стюартом Миллем, — но логика подчиняется рыботорговцам. Некоторым из нас нравится думать так, как им велено думать, и встречать эти байки с заносчивым превосходством; другие предпочитают отрицать высшие авторитеты и думать, что в них что-то есть, и считать себя, с тем же заносчивым превосходством, лучше других. Заносчивости нам в любом случае не избежать, если мы заняты некой профессией, искусством или бизнесом и вынуждены искать противовес ощущению обыденной тупости. Я бы предположил, что некто, запертый в темнице, где трудно совершить серьезную ошибку, окажется наименее заносчивым. Впрочем, не знаю: я замечал торжественное и самодовольное выражение на лицах мумий. У яйца удивительно самодовольный вид.

Невозможно вынести суждение о наших данных. Ни о чем нельзя судить и выносить приговор. Из всех человеческих учреждений больше всего дела у апелляционного суда. Прагматики, сознавая это, говорят, судить о чем бы то ни было можно только по тому, работает ли оно. Я сам на деле прагматик, но я не вижу смысла в прагматизме как в философской теории. Никому не нужна разрушительная философия, все ищут в философии направляющую силу. В прагматизме столько же проку, сколько в проводниках, сообщающих взобравшемуся на гору альпинисту, что он на вершине.

«Проведи меня к моей цели», — говорит путник. «Ну, этого я не сумею, — отвечает проводник, — но, когда ты туда доберешься, я тебя предупрежу».

Сам я допускаю мысль, что наш мир — организм и что все наши мысли — феномены, свойственные стадиям его развития, так же как его скалы, деревья и формы жизни; и что я думаю так, как я думаю, в основном, хотя и не абсолютно, согласно стадии, в которой я живу. Это очень похоже на философию духа времени — «Zeitgeist», но философия в ее обычных рамках есть абсолютизм, а я пытаюсь вычислить расписание предопределенного — хотя не абсолютно предопределенного — развития одного мира, который можно охватить мыслью и который может оказаться лишь одним из множества других миров, стадии существования которых соответствуют стадиям развития, скажем, зародыша. Это, на наш взгляд, можно рассматривать как философию Спинозы, но Спиноза не очертил рамок, в которых следует мыслить.

Ни в каком сколько-нибудь удовлетворительном смысле невозможно судить о наших данных, как и ни о чем вообще, — но конечно у нас есть способы составить мнение, которое часто оказывается отчасти полезным. Посредством ограничения химик может судить, какое вещество — кислота, а какое — щелочь. Это настолько близко к стандарту суждения, что он может на его основании вести дело. Тем не менее существуют вещества, на примере которых видна непрерывность или точка слияния кислот и щелочей; и существуют вещества, которые при одних условиях являются кислотами, а при других — щелочами. Если существует ученый, разум которого может вынести безусловный приговор за или против наших данных, его разум могущественнее лакмусовой бумаги.

Рациональное мышление в смысле более или менее окончательном ограничено непрерывностью, потому что только кажется, что из общей целостности феноменов можно выделить и обдумать что-то частное. И потому не составляет тайны расхождение философских систем, которые сами по себе ложны или надуманны, и потому ложные или надуманные проблемы остаются столь же неразрешимыми, как и тысячелетия назад.