Вундеркинды

Рассказ Джеймса меня удивил, потому что, несмотря на его жуткий плащ, от которого за версту несло нищетой, и потрепанную одежду, явно купленную на дешевой распродаже, судя по лицу и манерам, Джеймс Лир был мальчиком из богатой семьи, как-то я даже заметил у него на запястье золотые часы «Хамильтон» на дорогом ремешке из крокодиловой кожи.

— Нигде. — Он покачал головой. — Вы все равно никогда не слышали об этом городе — Карвел, неподалеку от Скрэнтона.

— Не слышал, — согласился я, хотя название показалось мне смутно знакомым.

— Мерзкий городишко, — сказал он, — настоящая дыра, населенная кучкой жалких обывателей, меня все соседи ненавидели.

— Так ведь это здорово! — Глядя на Джеймса, я подумал, что он еще совсем мальчик, и с грустью вспомнил то далекое время, когда меня самого переполняли те же тревоги и сомнения, я точно так же ощущал себя изгоем, на которого выплеснулась вся мелкая обывательская ненависть к себе подобным, накопившаяся у обитателей маленького провинциального городка. Какое же это было неповторимо-прекрасное состояние — жить с мыслью, что ты противен не только себе самому, но и всем людям вокруг тебя. — Зато ты можешь начать писать о них, у тебя есть отличный повод и масса впечатлений.

— Уже написал. — Он слегка повел плечами и, качнув головой, показал на висящий у него за спиной рюкзак, довольно объемистый и не очень чистый. Это был один из тех заплечных мешков, которые входят в экипировку израильских парашютистов, с характерной эмблемой в виде красных крыльев на верхнем клапане; мода на них появилась среди моих студентов лет пять назад. — Только что закончил роман.

— Роман! — Я вытаращил глаза. — Черт возьми, Джеймс, ты не перестаешь меня удивлять. За этот семестр ты уже написал пять рассказов. А теперь еще роман! И сколько тебе понадобилось времени на роман, неделя?

— Четыре месяца. Я начал писать еще дома, во время рождественских каникул. Книга называется «Парад любви», а для города я взял название из фильма — Сильвания.

— Из какого фильма?

— «Парад любви» [10], — как нечто само собой разумеющееся сказал Джеймс.

— Да, конечно, я мог бы догадаться. Дашь почитать?

Он покачал головой.

— Нет. Вам не понравится. Так себе вещица, ничего особенного. — Он вздохнул. — Дрянной роман. Честно говоря, профес… Грэди…э-э… Трипп, даже стыдно вам показывать.

— А-а, понятно. Ну, раз так, не буду настаивать. — Я отступил без особого сопротивления, поскольку на самом деле перспектива продираться через сотни страниц текста, написанного в излюбленном стиле Джеймса и напоминающего осколки вдребезги разбитого стекла, представлялась мне не столь уж заманчивой. Я был рад, что Джеймс не стал захлопывать дверь ловушки, в которую я сам же и угодил, машинально предложив свои услуги в качестве читателя-добровольца. — Если ты говоришь, что книга дрянь, поверю тебе на слово. — Я с улыбкой взглянул на парня и увидел, как его глаза наполняются слезами. Улыбка мгновенно сползла с моего лица. — Эй, Джеймс, эй. Ну что ты, не надо, я же просто пошутил.

Но было уже поздно: Джеймс Лир заплакал. Рюкзак соскользнул у него с плеча и тяжело шлепнулся на пол, а сам Джеймс, бессильно опустившись на белоснежную кровать Гаскеллов, горько зарыдал. Он плакал беззвучно, закрыв лицо руками. Из-под ладоней Джеймса выкатилась одна-единственная слеза, она упала на его потрепанный шелковый галстук и медленно расползлась по нему, превратившись в уродливую кляксу с неровными краями. Я пересек комнату и остановился возле кровати. Часы на туалетном столике Сары показывали без пятнадцати восемь. Я слышал, как внизу цокают ее каблуки: Сара обежала все комнаты, выключая на ходу свет, выскочила в холл, бросила последний взгляд в большое зеркало, висящее в проеме между двумя высокими окнами, схватила сумочку и помчалась к выходу. Дверь со скрипом отворилась, затем с грохотом захлопнулась, раздался скрежет ключа, и замок защелкнулся. Мы с Джеймсом остались в доме одни. Я присел на кровать рядом с ним.

— Послушай, мне бы очень хотелось взглянуть на твой роман, — начал я. — Правда, Джеймс, очень.

— Да не в этом дело, профессор Трипп, — едва слышно прошептал он, вытирая глаза тыльной стороной ладони. Из его правой ноздри выползла сопля, он торопливо потянул носом. — Извините.

— А в чем? В сегодняшнем обсуждении? Да, приятель, понимаю, здорово они тебя потрепали. Это моя вина, мне следовало…

— Нет, — перебил он, — это тут тоже ни при чем.

— Что же тогда?

— Не знаю. — Он порывисто вздохнул. — Может быть, у меня депрессия? — Джеймс поднял голову и посмотрел на раскрытый шкаф. — Может быть, меня расстроил вид этого жакета. Когда-то он принадлежал ей, а теперь висит здесь так… я не знаю… печально.