Вундервафля. Сборник

Жуков раскрыл планшет и уставился в него. Снова посмотрел на часы.

— Никуда идти не надо, товарищ маршал, — сказал Тяпа. — Нас с минуты на минуту искать начнут. Истребители проскочат быстренько по маршруту и найдут. А до проезжей дороги километра четыре по грязи. Вон там хутор, а там деревня, так мы точно между ними, это тоже километра три с половиной. Смысла нет. Нас раньше отсюда подхватят.

— Кто подхватит? Гляди, какая погода! Еще не факт, что истребители смогут подняться, если совсем задождит.

— Наши в любом случае и поднимутся, и подхватят. Им скоро из штаба позвонят, и они сразу сюда.

— А сядут здесь?

— Конечно. И сядут, и взлетят…

— Ну да, — протянул маршал, — дерево было единственное, и ты его уже занял, опасности больше нет…

— Это уж так положено, — сказал Тяпа. — Это, извините, закон природы. Товарищ маршал, вы тут подождите, я схожу попробую нацедить бензинчику и когда надо запалю костерок, чтобы нас лучше видно было.

— Нет, — сказал маршал. — Не лезь туда.

Тяпа хотел спросить «Почему?», но постеснялся. Маршал сегодня второй раз падает — небось тоже психует с непривычки.

Тяпа оглянулся в сторону линии фронта. Там виднелся лес, на самом деле — сплошное непролазное болото аж до самой линии, на верных полста километров. Поэтому там ничего нет, только разведка по краешку ползает, булькая и матерясь. И тут ничего особенного нет, даже рокада толком не прикрыта: незачем. И еще на полсотни верст в нашу глубину — скучно и глухо. Речки да озера, между ними трясина, не особо развернешься. В таких местах неудобно сражаться, здесь можно только увязнуть, потерять мобильность и утратить инициативу. Здесь никому воевать не интересно, ни ихним, ни нашим.

«Вот через это тоскливое место немец и просунулся — на выброску, наверное, — и так нахально с нами обошелся. Понял, что я узнал его самолет, и решил нас приземлить, выиграть для себя время. Пока мы тут будем по грязи телепать… Ему надо всего ничего, час с небольшим до ночи, а назад он затемно пойдет, тут прямо и вернется, и еще в наш самолет плюнет — и фиг поймаешь. Ушлый немец, соображает.

Машина у Овсея простая, однобачковая, далеко не заберется. И бросать диверсанта немец будет посадочным способом, иначе слишком рано прилетел. Он хочет сесть засветло, в пределах ста километров отсюда, вряд ли больше. Почему засветло? Потому что его там не встречают, некому посигналить, обозначить заход на площадку. А взлететь можно и ночью: развернулся да пошел. Я тоже так бросал один раз. Правда, я летел позже, в сумерках, под самую темноту: плюх — и не видать меня. Немец оставил себе запас по свету, такой запас может боком выйти.

Сколько же я возил на выброску… Раз семь, наверное. Одна девчонка была очень красивая. Интересно, что с ней. Бросил я ее как надо, и до места она добралась, а что с ней дальше — не знает, наверное, и капитан Ворон, не положено ему. Пускай ей повезет…»

Маршал выглядел угрюмым, наверняка испереживался весь, и Тяпа счел своим долгом поддержать его морально. Отвлечь и развлечь.

— Вы не волнуйтесь, наши сядут и взлетят, — повторил Тяпа. — «У-2» только выглядит несерьезно, а так очень хороший самолет, если уметь им пользоваться.

— Ты умеешь, я заметил, — буркнул Жуков, не отрываясь от карты.

— Это бырбырдировщик, — сказал Тяпа застенчиво.

— С тобой все в порядке, лейтенант? — Жуков покосился на Тяпу, и лицо у него было непонятное: вроде не доброе, а все же сочувственное.

— Он так делает — быр-быр-быр…

— Сам выдумал?

— Нет, что вы, товарищ маршал, это давно придумалось в полку.

— Вот же придурки… — Маршал обреченно вздохнул, совсем по-человечески, как самый простой офицер, и снова уткнулся в карту.

— Он делает быр-быр-быр — и летит куда угодно, когда угодно, садится где угодно… — пробормотал Тяпа ласково.

— Вот и эти… Сядут где им угодно, — сказал Жуков. — И натворят чего хотят. Ладно, поймаем… Эй, лейтенант, ты точно не приболел?

Тяпа доложил, что вполне здоров. Потом опять спросил, не хочет ли маршал шоколадку.

— Связь мне нужна! — зарычал Жуков в ответ. — Связь немедленно, понимаешь?! А на твоем бын… бырдировщике даже рации нет. Ну и какой я, в жопу, военачальник, если стою тут в говне по колено?! По твоей милости стою! И не имею связи ни с кем! Чего глядишь, как побитая собака, а, лейтенант? Ты меня из командира в ничто превратил, без рук, без ног оставил! Спустил с небес на землю! Какая от меня сейчас польза? Что я могу? Зачем я нужен?! Может, ты родишь мне рацию? Или починишь самолет?

Ярость маршала была такой искренней и столько в ней было честной боли за общее дело, что у Тяпы аж слезы на глаза навернулись.

— Отдайте меня под трибунал! — взмолился он. — Или сразу расстреляйте! Я виноват! Я дурак! Только не надо так больше! Мне стыдно, товарищ маршал! Мне очень стыдно!

— Да какой трибунал! Ты на себя погляди! Мне сказали, что ты ас! А ты… Мальчишка! Без хвоста! Тяпа!

И тут маршал рассмеялся. Тяпа, глядя на него, тоже несмело фыркнул. А Жуков натурально хохотал, до слез, и утирал их рукавом.