Вурдалак

Попрощавшись со следователем и его помощником, Владимир пошел искать Ловцова и в коридоре столкнулся с доктором Топаловым. У него, как обычно, был невозмутимый вид и горделивая осанка, но в этот раз он не прошел мимо Владимира, как мимо пустого места, а скользнул по нему мерзким взглядом, от которого молодого человека передернуло. В этом взгляде не было эмоций, а только холодная расчетливость – так смотрит кобра, оценивая ситуацию перед тем, как напасть на жертву.

Ловцов, когда Владимир попросил принести ему истории болезни пациентов доктора Топалова, в частности Ивана Половицы и Григория Скибинского, удивленно на него посмотрел:

– Вас ведь интересуют больные, которые уже покинули наше отделение!

– Мне поручено ознакомиться с историями болезни всех больных отделения, без исключения. И мне сказали, что препятствий не будет. А что, вас об этом не предупредили?

– Дело в том, что истории больных, которых сейчас лечит доктор Топалов, находятся в его кабинете, и они ему постоянно нужны.

– Все же сходите к нему и попросите необходимые мне истории болезни! – потребовал Владимир.

Ловцов посмотрел на него с удивлением, в его взгляде читалось: «Новичок слишком много на себя берет! Еще недавно заглядывал мне в рот, а сейчас командует». Прищурившись, зло блеснув глазами, он отправился к доктору Топалову. И произошло невероятное – он вернулся через пятнадцать минут с нужными Владимиру историями болезни.

– Доктору Топалову сегодня требуется раньше уйти, поэтому можете с ними поработать. Завтра, если вам еще что-нибудь понадобится, доктор Топалов вам это предоставит, но только в том случае, если это не нарушит процесс лечения больных, – все же здесь больница, а не полицейское сыскное отделение.

13

С того времени, как Владимир приехал в Чернигов, он впервые испытал удовлетворение от своей работы. Одно дело ходить тенью за доктором Нестеренко, обучаясь азам психиатрии, специальности, с которой он не думал связывать свое будущее, другое – получить свободу действий и рассчитывать на свои ум и умения, занимаясь чем-то сродни творчеству. Правда, это занятие тоже было временным, но теперь он ощущал свою значимость, видел практическую пользу от своих действий – а он был уверен, что напал на след преступника!

Художник Половица идеально подходил на роль убийцы. В его истории болезни значился диагноз «маниакально-депрессивный психоз», а когда Владимир подробно познакомился с описаниями этого заболевания, то был поражен многоликостью его проявлений. В частности, у больного могут возникать бредовые идеи, которые обусловливают в дальнейшем проявление агрессии. Жил художник в одиночестве в собственном доме за Стрижнем, в любой день вечером мог покинуть больницу, и если это он был кучером черной кареты, то и транспорт у него для похищения жертв и избавления от их тел имелся.

Владимир задумался: «Художник из-за своего заболевания вполне соответствует нарисованному мною портрету преступника. Теперь осталось только найти доказательства того, что это он совершил преступления, и этим пусть займется полиция». Однако Владимира что-то остановило, и он не отправился к следователю сразу же сообщить о сделанных им выводах.

Внешности художник был обычной, непримечательной, хилого сложения, говорил тихо, умно, ничто в нем не настораживало. Сообщи Владимир следователю все, что узнал о нем, тот, наверное, посчитал бы, что убийца найден, и стал бы допрашивать его с пристрастием, как часто случается в полиции. Владимир не ломал себе голову над тем, виновен или невиновен художник, и обязательно рассказал бы о нем следователю, если бы не незнакомка из парка. Что-то тут не сходилось: прелестная пассажирка, видимо, владелица экипажа, произведшая на него самое приятное впечатление, и безумный художник, ночами сбегающий из лечебницы, чтобы исполнять обязанности кучера, а еще поохотиться за потенциальными жертвами и расправиться с ними чудовищным способом? Ташко упоминал о черной карете, которая приезжала за Лещинским, но, по-видимому, это были две различные кареты. Владимир горел желанием вновь встретиться с незнакомкой из кареты, он решил разобраться во всем этом, а уж потом сообщить следователю о том, что стало ему известно.