Вурди

— Ведмедь… — уже вслух прошептал перепуганный насмерть повелитель и неожиданно для себя рыгнул светло-зеленой вонючей жидкостью, прямо туда — в уставившиеся на него глаза.

Глаза удивленно моргнули.

Затрещали ветки, и из внезапно раздвинувшейся листвы к повелителю высунулась огромная косматая голова. Пахла она преотвратно. Уши зверя, небольшие для такой головищи, непрестанно шевелились, отгоняя целые полчища вьющейся вокруг мошкары. Черный, слегка увлажненный нос — можно было протянуть руку и дотронуться до него — с шумом выдыхал воздух. Из темной приоткрытой пасти свешивалась обглоданная ветка гуртника. Правая сторона вытянутой морды была темнее левой. Приглядевшись (а зрение Хромоножки отмечало каждую мелочь, даже то, что комары вокруг косматой морды вились куда более жирные, нежели повсюду), повелитель понял, что разница в цвете шерсти на морде ведмедя — следы бушевавшего в глубине леса огня. «Пообожгло малость», — невесть откуда пришло в голову повелителя, и в этот момент пасть зверя раскрылась и до Хромоножки донесся хриплый торжествующий рев.

«Я, почему я?»

Морда приблизилась настолько, что влажная бусина носа едва не касалась его груди. Повелитель (уже плохо соображая, что он делает) протянул руку и попытался оттолкнуть голову зверя (Хромоножку поразило, насколько жесткой оказалась его шерсть). Ведмедь недовольно зарычал и мотнул головой, с необыкновенной легкостью стряхнув руки повелителя. Снова захрустели ломающиеся ветви, и тяжелая лапа сбила повелителя с ног.

2

— Ведмедь, однако. Рядом совсем. Слышишь, ревет? — равнодушно сказал Питер. Он по-прежнему сидел рядом с Ай-ей, и его мускулистая рука лежала на ее плече: сиди. — Ведмедь, — задумчиво повторил охотник, глядя, как все слабей сопротивляется железной хватке Плешивого Гвирнус, как все больше обмякает могучее тело нелюдима.

— Пусти. Слышишь, пусти!

— Как бы не так! — процедил сквозь зубы охотник, не замечая, что маленькая ручка Ай-и осторожно крадется к торчащей из голенища рукояти охотничьего ножа.

Удар когтистой лапы пришелся в бедро. Хромоножка не ощутил боли — только сильный толчок, и потерявшее опору тело, крутанувшись вокруг своей оси и едва не взвившись в воздух, полетело сквозь кусты.

— Мама!

Он облепил тонкий ствол молоденькой березки. Тот, спружинив, швырнул незадачливого повелителя назад.

— А-а!..

Хромоножка приземлился в кусты в двух шагах от ведмедя: исцарапанный, жалкий, потерявший всякую способность соображать. Ведмедь заревел и, не торопясь, вразвалку двинулся к своей жертве.

«Я, почему я?» — в который раз подумал Хромоножка.

«Обратишься горшком, всего-то и делов», — вспомнил он слова Гвирнуса. Злые слова.

Или не Гвирнуса?

А?

3

Что-то горячее обожгло кожу. Гвирнус очнулся. («Жив?») Несколько мгновений он еще барахтался в вязкой паутине темноты; потом в глаза ударил яркий свет («Я открыл глаза?»), который быстро, однако, померк, превратившись в желтый цветок росшего под самым носом Гвирнуса полузасохшего кашлюна. Нелюдим лежал на животе, не чувствуя ни рук, ни ног — только острую боль в спине и по-прежнему цепкие, хотя и ослабевшие пальцы, державшие его за горло. Он уже мог дышать, но пошевелиться был не в силах.

Потом он ощутил тяжесть.

Большое, грузное тело Плешивого все еще вдавливало его в землю. Но уже не было ни шумного сопения в ухо, ни хриплых ругательств — ничего. Тишина. Если не считать легкого шелеста листвы, звона в ушах и чьих-то всхлипываний неподалеку.

Ай-я?

Гвирнус попробовал пошевелить онемевшими руками, и, к его удивлению, руки послушались. Он попробовал освободиться от пальцев Плешивого. Всхлипывания внезапно прекратились и — радостный? удивленный? — голос Ай-и тихо произнес:

— Жив?

— Жив, — прохрипел нелюдим. Как раз в этот момент пальцы Плешивого разжались, и Гвирнус отвалил от себя мертвое тело: — Уф!

— Ты весь в крови! — всхлипнула Ай-я.

Нелюдим, пошатываясь, встал. Ноги не слушались его, и Гвирнус поспешил присесть на один из валунов.

— Уф! — снова сказал нелюдим. Воздух пьянил. Воздух — плотный, вязкий, хмельной, как эль. Подставляй кружку, горло, и пей его — сначала жадно, огромными глотками, захлебываясь и проливая себе на грудь. Потом, утолив первую жажду — уже смакуя горьковатый лесной дух, мелкими глотками, по чуть-чуть — капля по капле, ощущая, как он проникает в тебя, переполняет тебя до краев и, наконец, проливается, выплескивается долгим и не менее приятным, чем вдох, выдохом: — Уф!

Гвирнус вспомнил об убитом псе и нахмурился. А увидев лежащего у пня Питера с ножом в шее, нахмурился еще больше.

— Я убила его, Гвир, — виновато сказала Ай-я.

— Ты?!

Эпилог

— Тут тебе и место, — мрачно буркнул Гвирнус, положив безжизненное тело Питера под стволом той самой ели, где еще совсем недавно прятался Плешивый. — Отдохни малость, — проворчал нелюдим.

— Закопать бы их надо, — сказала Ай-я.

— Надо-то надо, — глухо откликнулся Гвирнус, — только не руками же копать?

— В Поселке у кого-нибудь спросим.

— Нельзя нам туда.