Введение в буддизм. Опыт запредельного

С другой стороны, можно отметить, что движение к истоку линии преемственности как бы совпадает с движением сознания адепта от эмпирического уровня развертывания к онтологически первому, сверхвещественному, метафизическому, тождественному по своей сути и источнику самого сознания.

Каким бы странным это ни казалось, но данная линия преемственности является и образом исторического развития даосизма, ибо свидетельствует о долгом пути становления (или предыстории) даосских практик, обретших ко времени написания раннего пласта «Чжуан-цзы» (так называемых «внутренних глав», нэй пянь, то есть первых семи разделов памятника; рубеж IV–III вв. до н. э.) вполне зрелые формы. И если классические мировоззренческие («философские») даосские тексты в силу специфики своего предмета содержат или отрывочную, или завуалированную информацию психопрактического характера, позволяющую тем не менее сделать вполне определенный вывод о древности даосских методов трансформирования сознания, то мавандуйские тексты содержат вполне отчетливую и недвусмысленную информацию о даосских искусствах. Именно поэтому они и не были известны ученым как на Западе, так и в самом Китае вплоть до случайной находки чуских погребений: в отличие от «философских» текстов, предназначенных для интеллектуальной элиты той эпохи, мавандуйские тексты представляют собой запись собственно эзотерической информации, передававшейся от учителя к ученику в ритуале посвящения, когда клятва хранить тайну скреплялась кровью жертвенного животного, как это имело место, по словам алхимика Гэ Хуна, даже в IV в. н. э., то есть спустя шесть или семь столетий после написания сочинений из Чанша — Мавандуя. Но прошли тысячелетия, и тайное стало явным, и теперь мы знаем, что такие даосские практики, как гимнастика даоинь, дыхательные упражнения регуляции ци, даосская сексуальная практика, а также и сама вера в обретение состояния бессмертного-сяня уходят корнями в глубокую и седую древность, а вовсе не появились «из ничего» на рубеже нашей эры или даже того позднее. К рассмотрению этих практик мы теперь и обратимся.

Гимнастика Даоинь

Среди мавандуйских памятников есть один, представляющий собой рисунки на шелке, сопровождаемые небольшими текстами. Это шелковое полотно называется «Даоинь ту», то есть «Схема [поз] гимнастики даоинь» и имеет самое непосредственное отношение к даосским практикам; точнее, одному их виду оно и посвящено.

Само слово даоинь («вести и тянуть») впервые употребляется в пятнадцатой главе такого классического философского текста даосизма, как «Чжуан-цзы». Однако в «Чжуан-цзы» о даоинь говорится с некоторой иронией — «Чжуан-цзы» не одобряет людей, которые вытягивают и сгибают ноги, словно птицы в полете или как медведи, карабкающиеся на дерево, ради достижения долголетия Пэн-цзу (китайский Мафусаил, проживший 800 лет). Для философа простое долголетие без обретения духовного совершенства и единения с Дао — цель, явно недостойная внимания, а посему он и отдает предпочтение таким практикам, как глубокая медитация — «сидение в забвении» (цзо ван). Тем не менее и во времена «Чжуан-цзы», и много позднее даосы практиковали даоинь, хотя и считали эту гимнастику методом второстепенным и вспомогательным.

«Схема даоинь» — это сорок четыре цветных рисунка на шелке, представляющих собой последовательные изображения гимнастических поз, некоторые рисунки снабжены комментариями относительно терапевтической ценности выполняемых упражнений. В чем же заключается цель даоинь?

Она связана все с тем же представлением о циркуляции ци в теле и пониманием болезни как следствия нарушения этой циркуляции. Упражнения даоинь и призваны устранить все заторы на пути ци и восстановить его правильное движение и беспрепятственную циркуляцию. Как правило, упражнения даоинь сопровождаются также дыхательными упражнениями, повышающими эффективность движений. С этой функцией даосской гимнастики связано и ее название: практикуя даоинь, даос выводит и вытягивает из тела все, что его загрязняет, мешая нормальному течению потоков ци.

Специфической чертой даоинь является активное использование в нем движений и поз, позаимствованных из животного мира. Это связано с представлением о необычных способностях и качествах различных животных и особенно — с их мнимым или действительным долголетием (черепахи, аисты). Самыми знаменитыми, конечно, стали у цинь си — «Игры пяти зверей» — комплексы упражнений, связанные с именем великого китайского медика Хуа То (II–III вв. н. э.).

Вот что по этому поводу говорил своему ученику У Пу сам Хуа То (в соответствии с текстом его официальной биографии из двадцать девятой главы «Трактата по истории Троецарствия» — «Сань го чжи»):