Введение в чтение Гегеля

Таким образом, именно смерть, смерть добровольная или взятая на себя при полном осознании существа дела, есть высшее обнаружение свободы, по крайней мере «абстрактной» свободы отдельного индивида. Человек не мог бы быть свободным, если бы он не был по существу и осознанно смертным. Свобода — это произвол /l'autonomie/ по отношению к налично-данному, т. е. возможность подвергать его отрицанию таким, как оно дано, и исключительно благодаря тому, что он может пойти на смерть добровольно, человек способен ускользнуть от обусловленности каким бы то ни было налично-данным (= навязанным) условием. Человек, не будь он смертным, не мог бы убить себя без «необходимости», не мог бы уйти от безусловной определенности наличной целостностью Бытия, которое в таком случае заслуженно могло бы именоваться «Богом».

Сущность индивидуальной свободы, следовательно, составляет Отрицательность, которая обнаруживается в чистом, или «абсолютном», виде как смерть. И поэтому, когда «чистая», или «абстрактная», свобода осуществляется в социальной плоскости в ходе второго этапа подлинной Революции, т. е. такой революции, которая и в самом деле отрицает налично-данные социальные обстоятельства, свобода необходимо должна проявиться в виде насильственной коллективной смерти, или «Террора».

Гегель ясно говорит об этом в «Феноменологии духа» в параграфе, посвященном Революции (р. 418, 19—27-я строки /с. 318, 5—13-я строки/):

«Единственное произведение и действие всеобщей (allge- meinen) свободы есть поэтому смерть, и притом смерть, у которой нет никакого внутреннего объема (Umfang) и наполнения (Erfullung); ибо то, что подвергается негации [в этой смерти и этой смертью], есть ненаполненная точка абсолютно свободной самости (Selbsts); эта смерть, следовательно, есть самая холодная, самая пошлая смерть, имеющая значение не больше, чем если разрубить кочан капусты или проглотить глоток воды.

В пошлости одного этого слога состоит мудрость правительства [революционного], [к ней сводится] рассудок всеобщей воли, направленной на осуществление себя [позволяющий этой воле осуществиться — vollbringen].»

На втором этапе Революции стремящиеся к «абсолютной свободе» революционеры как отдельные единичности противостоят воплощенному в Государстве всеобщему. Их противостояние абсолютно, они хотят подвергнуть наличное Государство полному отрицанию, полностью его уничтожив. Государство, следовательно, может сохраниться, а общая воля — исполниться только при условии отрицания этих самых «единичностей», отрицания столь же полного, каким является или хочет быть их самоутверждение посредством негации всеобщих реальностей. И поэтому «мудрость правительства» проявляется на этом втором этапе в виде Террора. Но мы видели, что пойти навстречу смерти в отрицающей борьбе как раз и значит самым аутентичным образом обнаружить и осуществить абсолютную индивидуальную свободу. Стало быть, именно в обстановке Террора и с его помощью эта свобода получает распространение в обществе, и ее не достичь в Государстве, где проявляется «терпимость», в Государстве, которое так несерьезно относится к собственным гражданам, что не обеспечивает им политического права на смерть.

Из этого разбора Гегель делает вывод, что свобода, будучи по существу Отрицательностью, не может быть ни осуществлена в чистом виде, ни желаема сама по себе. Абсолютная свобода (= «нон-конформизм») есть чистая Негативность, т. е. Ничто и смерть. Последняя же противоречит жизни, существованию и самому бытию. Отрицательность есть что-то, а не Ничто, только посредством Бытия (= Тождественность), которое она сохраняет, неизменно его отрицая. Отрицание (налично-данного) реально только как сотворение (нового) или как сделанное дело. Революционер уничтожает самого себя лишь в той мере, в какой ему удается сохранить свое отрицающее деяние, закрепив его на себетождест- венности бытия, которую проносит через отрицание память, или традиция.

Это означает, что свобода осуществляется только как История, что человек может быть свободным лишь в той мере, в какой он историчен (= социализован, = огосударствлен). Но и наоборот, История есть только там, где есть свобода, т. е. прогресс, или созидание, читай «революционное» отрицание налично-данного. И коль скоро отрицающая свобода заключает в себе и предполагает смерть, то только смертное сущее может быть действительно историческим.

Однако История подразумевает смерть даже независимо от того, что она есть воплощение свободы. Ведь об Истории можно говорить только там, где, с одной стороны, имеется традиция, или историческая память, а с другой — воспитание и сопротивление воспитанию. Но все это предполагает череду сменяющих друг друга, приходящих в мир и уходящих из него поколений. «Ибо жизнь детей неминуемо заключает в себе смерть родителей».