Читаем Введение в чтение Гегеля полностью

Сила, или абсолютная мощь Рассудка, о которой говорит Гегель, это в конечном счете не что иное, как мощь или сила скрытой в Человеке абстракции.[329]

Когда описывают какой-то отдельный предмет, то от всего остального отвлекаются. Говоря, к примеру, об «этом столе» или «этой собаке», о них говорят так, как будто кроме них ничего нет. На самом же деле, будучи реальными, и собака, и стол в каждый данный миг занимают вполне определенное место в реальном Мире и их нельзя отделить от того, что их окружает. Но человек, мыслью своей отделяющий их от всего остального, может — мысленно же — располагать их так, как ему заблагорассудится. Например, он может вообразить, что собака у него под столом, хотя бы в данный миг их разделяли сотни километров. Так вот, эта мощь мышления, позволяющая ему отделять и переставлять вещи с места на место, действительно «абсолютна», ибо любая реальная связующая или отталкивающая сила против нее бессильна. И мощь эта — отнюдь не воображаемая, или «идеальная». Ведь именно отделяя и переставляя вещи в своем речевом мышлении и через его посредство, человек создает технические проекты, которые, будучи воплощены в жизнь трудом, действительно преобразуют лик природного налично-данного Мира, созидая в нем Мир культуры.

Итак, когда сотворяется понятие о чем-то реальном, это «что-то» отделяется от его hie et nunc. Понятие о какой-то вещи — это сама эта вещь, отделенная от своего налично-данного hie et nunc. Так, понятие «эта собака» ничем не отличается от конкретной реальной собаки, к которой оно «относится», кроме того, что эта собака есть здесь и теперь, тогда как ее понятие существует везде и нигде, всегда и никогда. Но отделить некоторую сущность от ее hie et nunc, значит отделить ее от ее «материального» субстрата, однозначно определенного всем остальным налично-данным пространственно-временным универсумом, частью которого она является. Потому-то, став понятием, сущность может быть как угодно переустроена или «упрощена». И потому эта реальная собака в качестве понятия будет не только «этой собакой», но также и «одной собакой», «собакой вообще», «четвероцргим другом», «животным» и т. д., и даже просто «Сущим» /Etre/. Повторим еще раз: эта мощь разложения, источник наук, искусств и ремесел, есть мощь «абсолютная», и Природа не может оказать ей действенного сопротивления.

Неправильно, однако, говорить, что ставшая понятием реальная сущность оказывается вне времени и пространства. Прав был Аристотель, когда говорил, что платоновские «идеи» существуют только в пространственных и временных, «материальных», вещах, сущностями, или «энтелехиями», которых они являются. Абсолютная мощь Рассудка способна отделить «сущность» от ее природного субстрата: сущность «собака» — от этой собаки, которая бегает и лает здесь и теперь. Но она неспособна перенести ее в некоторую «занебесную» область, внепространственную и вневременную. Как только «сущность» отделяется от своего природного субстрата, она становится «смыслом», или «идеей». Но «смысл» не витает в пустоте, «смысл» — это обязательно смысл какого-то слова или речи, произнесенной, написанной или только подуманной, но всегда существующей внутри определенного пространственного и временного мира. Понятие — это не некая «идея», или «смысл», но осмысленное слово /ип m0/-ayant-un-sens/ или связная речь (Логос). Таким образом, абсолютная мощь Рассудка отделяет идею-сущность от ее природного субстрата лишь для того, чтобы закрепить ее — уже в качестве идеи-смысла — на особенном речевом субстрате, который также существует здесь и теперь (коль скоро он представляет собой осмысленную речь /discours-doue-d'un-^sms/ лишь в той мере, в какой он понятен конкретным людям).

И при всем при этом отделение «сущности» от ее природного субстрата никак не может считаться стихийным событием, имеющим место в Природе; оно является результатом «деятельности» некоего «Рассудка», или «работой», для которой нужна «сила», проистекающая из его «абсолютной мощи». Так вот, вместе с Гегелем мы вправе сказать, что эта мощь «вызывает изумление» и что главная задача философии, или Науки, заключается в том, чтобы как следует осознать это.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное