В предисловии к своей следующей книге «Поэзия и глубина» Ришар в точности повторяет эту мысль. Свой подход он характеризует как попытку «найти и описать основную интенцию, проект, доминирующий в их [анализируемых поэтов] предприятии. Этот проект я попытался постичь на самом элементарном уровне, на том уровне, где он утверждает себя с наибольшим смирением, но также и с наибольшей откровенностью; это уровень чистого ощущения, сырого чувства или рождающегося образа… Я посчитал идею менее важной, чем наваждение, я решил, что теория вторична по сравнению с фантазией» (Richard 1955, с. 9—10). Верную характеристику подобной позиции дал Жерар Женетт, говоря о «сенсуалистском постулате, согласно которому основное (и, следовательно, аутентичное) совпадает с чувственным опытом» (Genette 1966, с. 94).
У нас уже был повод выразить несогласие с этим постулатом, когда мы рассматривали взгляды Нортропа Фрая. И мы согласны также с Женеттом, когда он пишет: «Постулат или априорный принцип структурализма почти обратен постулату, из которого исходит Башляр; дело в том, что ряд элементарных функций самого что ни на есть архаического мышления уже связан с высокой степенью абстракции; схемы и операции интеллекта, по-видимому, „глубже“ и оригинальнее метаний чувственного воображения, и у бессознательного есть своя логика, даже математика»
Очевидно, речь идет о противопоставлении двух направлений мысли, которые в действительности выходят за рамки структурализма и анализа Башляра; к первому направлению можно отнести не только Леви-Строса, но и Фрейда и Маркса, ко второму — Башляра, а также тематическую критику, Юнга и Фрая.
Анализируя работы Фрая, мы уже говорили о том, что постулаты обсуждению не подлежат, ведь они результат произвольного выбора, однако полезно вновь обратиться к из последствиям.
Не будем останавливаться на последствиях, важных для понимания «примитивного мышления», и обратимся только к тем, которые важны для литературоведческого анализа. Не придавая должного значения абстракции в описываемом им мире, Ришар тем самым недооценивает ее необходимость в работе критика. Категории, которыми он пользуется при описании ощущений анализируемых им поэтов, так же конкретны, как и сами ощущения. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на заголовки разделов его книг: «Дьявольская глубина — Грот — Вулкан», «Солнце — Камень — Розовый кирпич — Сланец — Сырость — Пучок», «Бабочки и птицы — Улетевший шарф — Поле, обнесенное каменной оградой — Пыль — Лимон — Солнце» и т. д. (глава о Нервале в книге «Поэзия и Глубина»). А вот что он пишет по поводу того же Нерваля: «Нерваль, например, мечтает о бытии как о потерянном, погребенном огне, поэтому он одновременно исследует зрелище восходящих солнц и зрелище розовых кирпичей, сверкающих в лучах заходящего солнца, прикосновение пламенеющих волос молодых женщин и хищную теплоту их плоти, bionda е grassotta»[35]
(Richard 1955, с. 10). Описываемые темы — это темы солнца, кирпича, волос; описывающий их термин — это потерянный огонь.Немало можно сказать по поводу подобного языка критики. Мы не собираемся оспаривать его релевантность; специалисты по каждому конкретному автору могут сказать, в какой мере наши замечания верны. Однако этот язык уязвим для критики на уровне. самого анализа. Столь конкретные элементы, очевидно, не могут образовывать никакой логически связной системы (тематическая критика первая с этим согласиться), но если перечень элементов бесконечен и беспорядочен, то чем он предпочтительнее самого художественного текста, в котором, в конце концов, содержатся все те же ощущения, но определенным образом организованные? На этой стадии тематическая критика оказывается не чем иным, как перефразированным (хотя ришаровская парафраза и гениальна), но перефразирование — это еще не анализ. Башляр и Фрай строят систему, даже если она в остается у них на уровне конкретного: система четырех стихий, четырех времен года и т. д., а в тематической критике мы имеем бесконечный список элементов, который приходится составлять заново для каждого нового произведения.