Введение в феноменологию Эдмунда Гуссерля

Теперь я перейду ко второму пункту, к трансцендентальной редукции. Мы вновь должны начинать с мира естественной установки (как называет его Гуссерль) или естественного мира — с того мира, в котором находимся все мы, т.е. люди, животные, физические вещи, процессы и т.д. Гуссерль говорит: Я как личность есмь часть, элемент некоего целого, которое я предварительно называю миром. Я принадлежу этому миру, я от него зависим. Если бы в нем имелись определенного рода течения, я бы сразу же сгорел, ведь это зависит только от температуры. И этот мир — Гуссерль о нем говорит сравнительно мало — простирается до бесконечности в пространстве и до бесконечности во времени, в прошлое, в будущее, и в трехмерное пространство — эвклидово или неэвклидово, это совершенно безразлично, во всяком случае, он простирается все дальше и дальше. При этом для Гуссерля мир был все же намного меньше того мира, который есть сегодня для нас, не так ли, ведь тогда еще не существовало этой поразительной астрономии, поскольку все эти совершенно безумные расстояния, о которых мы сегодня кое-что знаем, тогда еще не были открыты. Гуссерль говорит: весь этот мир, в котором я нахожусь, существует для меня постоянно, хочу я этого или нет, обращаю я на него внимание в данный момент или не обращаю. К примеру, если я погружен в глубокий сон, то я не могу знать, что происходит. Но если я просыпаюсь, то мир уже здесь; он есть <для меня> как наличный еще до того, как я по-настоящему проснусь. Он всегда здесь, когда я засыпаю; он остается здесь, когда я сплю; я просыпаюсь в том же мире, что и вчера.

Если я спрашиваю себя: имеется ли феноменально нечто такое, как это постоянное самоприсутствие реального мира, реального множества взаимосвязанных вещей и процессов? — то я должен сказать: да, безусловно, это действительно так, хочу я этого или нет; мир присутствует для меня, он для меня здесь, причем акцент тут приходится не на «для меня», но на «здесь».

Что же Гуссерль говорит потом? Что <в> каждом отдельном восприятии отдельной вещи есть некий тезис. Например, если я вижу этот лист бумаги, рассматриваю его и говорю: «Да, с одной стороны он исписан, а с другой — абсолютно белый,» — то эта операция восприятия, видения, которая, <с одной стороны,> в своем корреляте как-то показывает тот характер реальности, который феноменален, сама является феноменом; <с другой же стороны> и в субъективном отношении эта операция восприятия> есть акт, осуществленный таким образом, что я — если можно так выразиться — совершенно уверен, что вот это существует. Это не значит, что я долго об этом размышляю, и что это размышление, так сказать, внутренне присутствует для меня, феноменально наличествует во мне, нет, уверенность есть именно это <непосредственно> переживаемое мною в данный момент. И если потом я еще и констатирую: «И все же оно существует!» — то в этом «и все же оно существует» осуществляется особый акт согласия или схватывания, установления, констатации, признания — как в свое время сказал Брентано — существования вот этого. Следовательно, в этом смысле такой акт — как сказал бы Гуссерль — «тетический»: в таком акте содержится определенный тезис, {утверждение}. Если же для меня весь мир [присутствует так же, как и этот лист бумаги,] то я должен сказать: во мне есть некий генеральный тезис, относящийся ко всему миру, не так ли? Причем этот тезис не таков, как этот акт постижения листа бумаги. Ведь он появился, длился в течение, скажем, такого-то и такого-то количества сигм, а затем исчез; напротив, генеральный тезис постоянен.