Введение в феноменологию Эдмунда Гуссерля

Для него дело в дискуссии со мной заключалось прежде всего в том, что я — сегодня я еще подробно остановлюсь на этом — как-то сказал: хорошо, я понимаю проблематику, которая открывается, как только мы начинаем продвигаться по этому пути; и я не только понимаю ее, [но и убежден (или был тогда убежден)], что это действительно очень важная вещь, то, что тут происходит. Но в то же время я думал, что эта проблематика, которая открывается, когда мы вступаем на путь трансцендентального рассмотрения чистого сознания (и в особенности когда мы обращаемся к так называемым конститутивным проблемам, которые я еще буду затрагивать) — что эта проблематика еще нуждается в некой иной подготовке. Именно это было тем чувством, которое я испытывал. После сдачи докторского экзамена в 1918 г., когда я уже защитил диссертацию и дальше мог работать самостоятельно, на протяжении многих лет я пытался провести анализ сознания, в особенности внешнего восприятия, а также проработать конститутивные проблемы. С конститутивными проблемами я благодаря Гуссерлю, так сказать, вошел в контакт уже за несколько лет до этого; особенно важным был 1916 год; тогда я почти каждый день разговаривал с Гуссерлем об этих проблемах. Поэтому я и хотел работать именно над ними. Я был убежден, что имеющие идеалистический привкус результаты Гуссерля были сработаны слишком быстро, что некоторые факты нуждаются в дальнейшей разработке, что кое-что тут еще остается неясным. Но если бы мы прояснили все это, если бы вслед за тем мы и вопросы поставили более точно, то тогда мы <— мне казалось — > пришли бы к совершенно другому результату. И вот на протяжении примерно четырех или пяти лет я пытался проводить различные аналитические исследования внешнего восприятия, было это примерно между 1918-м и 1922-м годами. Тогда я пришел к убеждению, что проблематику уже предполагает нечто, а именно, прежде всего, прояснение предметной структуры того, что конституируется, прояснение формальной структуры мира, прояснение смысла существования, бытия, разработку смысла категорий, категорий в кантовском смысле или, если угодно, в аристотелевском.

Итак, я принялся за формально-онтологическую работу. И тогда Гуссерль сказал мне: это-то как раз и неправильно! Вы стали онтологом, а Вам нужно просто осуществить редукцию, нужно сразу броситься в воду, чтобы в потоке конститутивных проблем ухватить действие конституирования. Тогда Вы увидите, что онтология на самом деле — закрытый путь, что в конечном счете все действительно должно быть редуцировано. Лишь тогда станет ясно, что все онтологическое исследование — потерянный труд! — Вот почему он все снова и снова писал мне о важности трансцендентальной редукции. И свидетельствуют об этом не только его письма, но и вообще весь ход его собственной работы после появления первого тома «Идей». Уже второй том «Идей» его не устраивал, после того как его отредактировала Эдит Штайн. Тогда Ландгребе обработал его во второй раз, но и эту редакцию Гуссерль отверг: нет, не готово, плохо! В целой серии докладов (началось это, насколько я знаю, с так называемых «Лондонских докладов», потом были «Амстердамские доклады», а потом «Парижские доклады») он неоднократно, каждый раз заново и с самого начала пытался прояснить смысл и необходимость редукции. По-видимому, Гуссерль считал, что уж теперь-то все должны, наконец, признать важность и функцию трансцендентальной редукции и трансцендентального анализа. Только тогда могла бы открыться совершенно новая, подлинная философская проблематика. Наконец, были завершены и переведены на французский Meditationes Cartesiennes, разработанные на основе «Парижских докладов». Я написал Гуссерлю, что ему следует опубликовать их на немецком, ведь и разработаны они были на этом языке. Но Гуссерль написал только: нет, нет, сейчас я это публиковать не буду. Они еще не готовы, пока их нельзя представить немецкой публике, здесь все нужно проработать заново. И вот с парижского времени — а это был 1929 год — примерно до 1932-33 гг., то есть почти пять лет, он постоянно работал и постоянно писал мне: «Сейчас выйдет мой главный труд!». Я думал, это будет новая редакция Meditationes Cartesiennes. Но она сделана не была. В прошлом году я был в Лувене и хотел откопать бумаги с этой новой редакцией Meditationes Cartesiennes, поскольку был убежден, что она существует. Именно поэтому я был так удивлен, когда в 1952 году опубликовали старую редакцию, которую сам Гуссерль публиковать совсем не хотел. Однако выяснилось, что новой переработки вообще не существует. Я нашел множество манускриптов — примерно 50 или 60, каждый примерно по 20 страниц, — относящихся к разным годам. В каждом из них была начата разработка какой-то проблемы, но до конца она доведена не была. До завершения единой редакции дело не дошло¹³⁵.