Введение в философию

Упростим теперь данный случай еще более: предположим вместо обоих шаров два атома, из которых один движется, приводит в движение другой, покоящийся, посредством толчка, и затем останавливается. Видим ли мы здесь, как переходит влияние с А на В? Отделилось ли здесь, примерно, как кожа, движение с первого атома и прицепилось ко второму, увлекая его за собой? Но ведь движение не есть нечто телесное, нечто субстанциальное, что могло бы отделяться и существовать само по себе. Что же, следовательно, произошло между обоими атомами? Я думаю, что во всех отношениях наиболее подходящим было бы признаться: мы ничего не знаем; единственно, что мы знаем, это тот факт, что в первый промежуток времени происходило движение А, что оно в определенный пункт времени, в момент соприкосновения, прекратилось и что одновременно с этим началось равное ему движение В; наконец, – что в подобном случае всегда происходит подобное. О дальнейшем же как этого процесса мы знаем здесь так же мало, как и при передаче движения между двумя сталкивающимися шарами, или при небесных телах, притягивающих друг друга и взаимно определяющих свои пути. Взаимодействие есть слово, не имеющее никакого иного значения, кроме следующего: правильно соответствующее изменение. Единственное преимущество, которое имеет за собой механическая передача движения перед другими формами взаимодействия, состоит в том, что она является самой обычной и самой знакомой нам формой действия; мы сами двигаем и формируем тела посредством толчка и давления. Сама по себе она не понятнее, в своей внутренней возможности и необходимости, или в как своего процесса, – не яснее, чем всякая другая форма взаимодействия[55].

Несообразность того ложного представления о причинном отношении, по которому причина как будто толкает перед собою и вынуждает действие, еще яснее в психическом мире. Мы применяем понятие причинности и к явлениям внутренней жизни. Я вижу пейзаж моего родного края; он вызывает в сознании воспоминания из времени юношества; пробуждаются чувства грусти и тоски; возникает желание снова увидеть этот мир и быстро превращается в решение. Весь свет согласен в том, что здесь мы имеем причинную связь, – все равно, можем ли мы разложить ее на первые и неразложимые элементарные связи или нет. Верно то, что мы не наблюдаем здесь ничего подобного принуждению и необходимости, с которыми каждый элемент погонял бы перед собою следующий и как бы вталкивал его в действительность или сознание; напротив, одно совершенно самопроизвольно примыкает к другому. Верно также и то, что мы не в состоянии познать это отношение как мысленно необходимое; мы видим лишь факт: когда в таком-то вот сознании дано такое-то определенное содержание восприятия, тогда к нему примыкают такие-то определенные группы представлений и чувств. А как восприятие может вызывать представление или как через представление возбуждается чувство, об этом мы решительно ничего не можем сказать более; ничего не узнают об этом и физиологи, сколько бы ни ломали они себе голову. Все, что мы знаем, это факт, что когда наступает один элемент, наступает также и другой, – или стремится наступить.

Давид Юм первый развил это воззрение о сущности причинности, и это дает его «Исследованию о человеческом уме» выдающееся положение в истории философии. В отношении причины и действия, как показывает он, самый проницательный анализ не находит решительно никакой необходимости: ни необходимости мышления, так чтобы, например, из понятия причины логически выводилось действие, – ни принуждения, посредством которого действующий элемент вынуждал бы к изменению элемент страдающий; между причиной и действием вообще нельзя показать никакого соединения, никакого внутреннего сцепления, с помощью которого связь их делалась бы для мышления необходимой. Все, что мы знаем, это правильная совместность явлений во времени. Кант держится в этом одного мнения с Юмом: содержание выражения, что между двумя явлениями существует причинное отношение, есть только их правильная совместность во времени; он не менее решительно, чем Юм, отрицает, что мышление может вывести действие из понятия причины или свести закон причинности на закон противоречия.