Введение в философию

Насколько безнадежен этот разрыв, насколько является невозможным построить единообразный опыт, как он находится перед нами в науках, из чистых рассудочных понятий или синтетических функций рассудка и тех «эмпирических определений» явлений, это обнаруживается на каждом пункте. Прочитайте трансцендентальную дедукцию с ее бесконечными, плетущимися повторениями, где конец и начало противоречат друг другу, – последнее с предложением: синтез происходит из рассудка, а первый – с ковыляющим вслед ограничением: но частная связь ведет свое начало из «опыта», – каковым двусмысленным понятием прикрывается все бедствие. Обратите внимание на те попытки разъединить между собой чистую апперцепцию и эмпирическую ассоциацию и потом снова соединить их; или обратите внимание на отчаянные попытки (в главе о схематизме чистых рассудочных понятий) включить синтез мышления в чувственный синтез ощущений во времени; или на не менее отчаянные попытки в «Пролегоменах» (§ 20), из «суждений восприятия» сделать «опыт». Я не думаю, чтобы хоть один человек мог похвалиться, что действительно понимает эти мысли, т. е. может мыслить их. Понимать их можно только психологически, раскрывая различные побуждения, увлекавшие кантовское мышление в разные стороны.

В противоположность этому мы теперь скажем: совершенно справедливо утверждение Канта, что опыт не есть нечто пассивно воспринятое, а есть продукт чувственности и рассудка. Можно даже сказать: ум производит саму природу как совокупность закономерно связанных явлений. Но, – так надо добавить, – он производит ее целиком одним и тем же способом – путем наблюдения и размышления. В тысячелетней работе, с помощью восприятия и размышления, научных путешествий и филолого-исторического изыскания, микроскопического и телескопического наблюдения и математических умозрений, физических экспериментов и отвлеченной дедукции человек произвел природу, т. е. образ мира, как мы его видим в настоящее время. Здесь нет ни одного пункта ни в строе космоса, ни во внутренней закономерности процесса природы, где не приходилось бы действовать сообща наблюдению и размышлению. Абсолютное обособление «эмпирических» и «априорных» элементов совершенно невыполнимо. Закон причинности есть также «эмпирический» закон, не в том смысле, что он запечатлен рассудку извне, – этого нет нигде, – но в том смысле, что он предполагает собой наблюдение, так же как и любой закон химии или биологии. Основание нашей веры во всеобщую естественную закономерность в сущности не иное, чем основание веры во всеобщее значение того правила, что у каждого человека есть отец и мать; не «априорная необходимость» служит ее опорой, а опыт, – конечно, не обыкновенный опыт, а опыт научный. Обыкновенный опыт вовсе не предлагает всеобщего значения закона причинности; он и по настоящее время считается еще со случаем и произволом; он так часто воспринимал абсолютное возникновение и исчезновение, что нисколько этим не смущается. Лишь наука создала понятие естественной закономерности. На что же она опиралась? Ну, без сомнения на тот факт, что всюду, где она подходила к вещам с более точным наблюдением, она открывала причинные связи, или могла показать, как кажущееся возникновение и исчезновение на самом деле было лишь переходом наличного движения и наличного вещества в новые формы. И этот тысячи раз повторявшийся опыт она формулирует теперь в аксиоматических положениях, выражающих всеобщую естественную закономерность, и говорит: даже там, где мы не знаем еще причины или закона, последние существуют. Но если бы она нигде и никогда не делала означенного опыта, то не было бы речи и об этих аксиомах.

Этим мы затрагиваем один пункт, в рассмотрение которого я войду несколько ближе. Кант исходит из биологического воззрения, существовавшего в его время: природа живых существ неизменна. Таким образом для него и формы созерцания и мышления есть принадлежность устойчивой организации ума.

Современная антропология не признает этого взгляда удовлетворительным. В органическом мире нет ничего абсолютно постоянного; в нем все возникает и изменяется. Телесная организация и нервная система возникли путем длинного ряда преобразований. То же самое будет относиться и к организации умственной. Пространство, время и причинность не первоначальный непоколебимый состав человеческого ума, а мало-помалу развиты видом в течение его длинной жизни, подобно тому как они развиваются также и индивидуумом, – правда, на основании унаследываемого предрасположения и при содействии родительского поколения. Наиболее ясно это видно на функции причинного понимания действительности: индивидуум научается ему – так же, как счету и языку. Поэтому и различные индивидуумы достигают различных ступеней развития функции причинности: некоторые не выходят за пределы ближайших, практически важных причинных связей, а понятие строгой и всеобщей естественной закономерности для многих остается вовсе чуждым.