Введение в изучение св. Григория Паламы

Заблуждения греческих философов многочисленны, и св. Григорий Палама несколько раз перечисляет их в своих произведениях. «Опутанные этой мудростью, преисполненной глупости и безумия… — пишет он, — они оклеветали и Бога, и природу; природе дали они первенство, а Бога этого первенства лишили… они распространили мнение, что имя Божие принадлежит бесам, и были столь далеки от познания существ, предмета их желаний и рвения, что утверждали, будто у неодушевленных существ есть душа и будто они причастны к душе высшей, нежели наша( [134]), будто у неразумных существ есть разум, так как они могут воспринять в себя человеческую душу…( [135]) они причисляли к совечным Богу, несотворенным и безначальным вещам не только материю и то, что они называют душой всего мира… но также и сами наши души.» Аргументы, которыми пользуется св. Григорий для опровержения эллинских заблуждений, далеко не все одинаково убедительны: например, для доказательства неприемлемости абсолютного значения космологических законов Аристотеля он приводит ветхозаветную космологию и библейские чудеса. Однако эти сомнительные аргументы не являются для него главным[ [136]]. Действительно, мы видели, что он принципиально признавал свободу научного исследования в области физики, и можем отметить, что в других местах он сам упрекает философов в том, что они не смогли согласиться относительно законов творения, что является классическим доводом святоотеческой традиции в пользу относительности нехристианских философских учений.

Противостояние св. Григория Паламы Платону и неоплатоникам столь же значительно, как и Аристотелю.

Платон. В самом деле, идеализм Платона несовместим с христианской концепцией живого Бога, совершенно свободного в своем творческом действии. «Эти образцы и эти упражнения, — пишет св. Григорий Палама, — существовавшие в мысли [Бога] до действия и не чуждые страсти, не более ли приличны людям, строящим дом и боящимся возможной неудачи из–за недостатка осторожности и предусмотрительности, чем Богу, Чья мысль уже есть действие? И если Его мысль уже есть действие, нужны ли Ему предваряющие ее другие замыслы и образцы? Разве при этом не должны возникнуть идеи идей, и так до бесконечности?» С другой стороны, учитель безмолвия вспоминает богословские построения Платона, в особенности содержащиеся в «Тимее», где некоторые космические силы обоживаются и целая иерархия «бесов» управляет жизнью мира. Этих построений достаточно, чтобы сделать платонизм неприемлемым для христиан, которые не могут принять никакой посредующей сущности между Творцом и тварями и никакого ипостазированного посредника; далее мы увидим, что в своем учении о «энергиях» св. Григорий будет подчеркивать этот момент, чтобы доказать «экзистенциальный» характер Божественных действий, не являющихся ни сущностями, ни ипостасями.

Не щадит учитель безмолвия и созерцание неоплатоников. «Их видения, — утверждает он, — отвращают от истинно божественных вещей… Умный свет, сияющий перед их глазами, не влечет их в светоносное пространство, но обрекает на вечную тьму… Это приманка и страшная ловушка, изобретенная князем тьмы и тщательно отлаженная—чтобы этого не замечали! — так что он может обмануть даже тех, кто обо всем этом знает только по слуху». «Демон погрузил созерцателей в величайшее заблуждение и завлек их учеников, считавших их просвещенными людьми, в свои запутанные сети; теперь он торопится воздействовать при помощи их писаний на тех, кто еще им последует… обманывая красотой слога.» Как и христиане первых веков, св. Григорий Палама считает, что языческие божества (da?monej) действительно существовали, но были аггелами сатаны. Именно так он трактует «демона», сопровождавшего Сократа, «дракона», явившегося, по словам Порфирия, в день смерти Плотина, и оракул Аполлона, сообщивший Амелию о прибытии Плотина «на сонмище демонов». Св. Григорий без труда находит у Платона, Гомера и Гесиода другие упоминания о демонах, которые доказывают, по его мнению, сатанинское вдохновение, лежавшее в основе их писаний. Такое отношение к философам античности, разделявшееся многими современниками, особенно в среде монашества, показывает, до какой степени византийцы могли сохранять дух святоотеческой литературы первых веков; совершенно очевидно, что длинные тирады св. Григория о демоническом характере античных произведений повторяют, иногда дословно, тексты христианской полемики против Порфирия и Юлиана Отступника (в особенности, из писаний св. Григория Богослова), относящиеся к эпохе, когда язычество представляло собой реальную опасность для Церкви. Отголоски этой борьбы между восточными христианами и представителями языческого неоплатонизма, продолжавшейся на всем протяжении IV и V веков, доносятся таким образом до позднего византийского средневековья.