С точки зрения литературоведческого анализа можно сказать, что Шукшин искусно, но настойчиво формирует отношение читателя к Чудику. Здесь крайне велика роль художественных деталей[51]. Отдельные реплики, элементы несобственно прямой речи, мало значимые в общей событийной канве подробности углубляют характер главного героя, делают его располагающе обаятельным, неповторимым человеком, обладающим ярко выраженной индивидуальностью.
Чудик летит в самолете: «Стал смотреть вниз. Горы облаков внизу. Чудик почему-то не мог определенно сказать: красиво это или нет? …Он только ощутил вдруг глупейшее желание – упасть в них, в облака, как в вату. Еще он подумал: “Почему же я не удивляюсь? Ведь подо мной чуть ли не пять километров”. Мысленно отмерил эти пять километров на земле, поставил их “на попа” – чтоб удивиться, и не удивился».
Это ощущение красоты, восторг перед величием мира, перед близким его сердцу деревенским пейзажем выдает в Чудике человека неординарного, сродненного с миром природы. И в этом мире ему дышится легко, тянет петь, кричать, радоваться теплому дождю. Или когда Чудик разрисовывает детскую коляску: «По верху колясочки Чудик пустил журавликов – стайку уголком, по низу – цветочки разные, травку-муравку, пару петушков, цыпляток… Осмотрел коляску со всех сторон – загляденье. Не колясочка, а игрушка». Или когда Чудик идет босиком по мокрой теплой траве и поет любимую песню.
А вот столкновение с официозом Чудику не дается. Чудик составляет телеграмму жене: «Приземлились. Ветка сирени упала на грудь, милая Груша меня не забудь. Васятка». Телеграфистка, строгая сухая женщина, прочитав телеграмму, предложила:
– Составьте иначе. Вы – взрослый человек, не в детсаде.
– Почему? – спросил Чудик. – Я ей всегда так пишу в письмах. Это же моя жена!.. Вы, наверно, подумали…
– В письмах можете писать что угодно, а телеграмма – это вид связи. Это открытый текст.
Чудик переписал. “Приземлились. Все в порядке. Васятка”. Телеграфистка сама исправила два слова: “Приземлились” и “Васятка”.
Стало: “Долетели. Василий”».
Мир официальных представлений, общественных договоров, условностей не понятен чудику. Этот мир и чудик с трудом сосуществуют. Чудика никогда не поймет сноха Софья Ивановна, но и Чудик никогда не поймет ее неприязни, ее криков и воплей: «Когда его ненавидели, ему было очень больно. И страшно. Казалось: ну, теперь все, зачем же жить? И хотелось куда-нибудь уйти подальше от людей, которые ненавидят его или смеются».
Завершается представление главного героя в последнем абзаце рассказа, который написан с истинно шукшинским лаконизмом: короткие рубленые фразы, официальная презентация Чудика и важное дополнение к обрисовке персонажа, навсегда вошедшего в историю литературы как одно из выражений русского национального характера:
«Звали его – Василий Егорыч Князев. Было ему тридцать девять лет от роду. Он работал киномехаником в селе. Обожал сыщиков и собак. В детстве мечтал быть шпионом».
Раздел 9. Автор и читатель в литературном процессе и в словесной ткани художественного произведения
О каких составляющих литературного произведения мы бы ни говорили, так или иначе мы понимаем, что все в художественном тексте происходит по воле и при участии автора. В литературоведении издавна выстроилась определенная шкала, обозначающая степень и характер авторского присутствия в произведении: автор, рассказчик, повествователь[52].
Автор литературного произведения, писатель в России традиционно воспринимался как пророк, мессия, который призван в этот мир, чтобы открыть людям глаза на глубинный, сокровенный смысл человеческого бытия. Об этом известные пушкинские строки:
Другой поэт уже в XX в. вывел формулу: «Поэт в России, больше, чем поэт» (Е.А. Евтушенко). Внутренняя ценность художественного слова, смысл назначения и судьбы писателя в России действительно всегда были очень высоки. Считалось, что автор литературного произведения – тот, кто одарен Божией милостью, тот, кем по праву гордится Россия.