В наше время к епитимьям нельзя относиться так, как относились раньше. Нужно помнить, что епитимья всегда должна быть согласована с условиями жизни, с условиями времени. Никогда епитимья не может быть дана в отрыве от этих условий. Если раньше можно было назначить каких-нибудь припадающих или там купностоящих, то сейчас это невозможно. Раньше двери храма были закрыты, а сейчас они открыты для всех. Теперь к нам в храм люди приходят не крещеные вообще, иноверцы, инославные. Т. е. у нас условия храма совершенно другие теперь, чем были раньше. Поэтому мы не можем в притвор послать припадающих на мороз. Точно также не можем мы потребовать, чтобы люди совершали строгие посты, когда вообще продуктов нет, когда неизвестно, какой обед приготовить, как свою семью накормить. Невозможно также требовать, чтобы люди клали поклоны, когда они живут, скажем, в одной комнате с неверующими. Какие же поклоны, когда муж тут неверующий и приходит в ярость от того, что вообще в храм ходишь. Какие же тут поклоны делать при нем, когда правило-то прочитать при нем и то страшно. И так далее. Всякая епитимья должна принести пользу. Она должна быть для человека как бы помощницей в его духовной жизни. Она должна восприниматься человеком не как казнь, а с радостью, как доброе лекарство, которое поможет ему: каждый день он исполняет и чувствует себя лучше. И она, эта епитимья, помогает ему. И так и бывает, когда скажешь человеку: «Вот, почитай такую-то книгу или канон такой-то, или Евангелие». И он приходит и говорит: «Батюшка, вот я читаю и чувствую, что мне лучше». Значит, эта епитимья правильно дана, значит, она помогает. А когда он приходит и говорит: «Знаете, я не могу такую епитимью исполнять», значит, что неразумный священник наложил ее, священник, который не понимает, о чем идет речь.
Но и вообще с епитимьями сейчас трудно. Например, отлучать ли сейчас от причастия, как раньше это полагалось? Я говорил вам, — на много лет отлучали от причастия за тяжелые грехи. Можно ли сейчас это делать? Нужно помнить, что эта дисциплина покаянная тогда возникла, когда общество стало христианским, когда отлучение от причастия было, так сказать, для всех очевидным ограничением. Это было отступление от нормы, т. е. с отлучением от причастия человек обязательно чувствовал себя ограниченным в жизни среди других людей. Сейчас, когда мы живем в мире безблагодатном, когда подавляющее большинство окружающих нас людей о причастии даже не подозревают ничего, не знают, и знать не хотят, такое ограничение — оно ничего не принесет. Когда приходит какой-то человек, впадший в блудные грехи, а ему говорят: «Ты пять лет не причащайся», — ну, он уйдет и будет то же самое делать, что он делал, и все. Чего ты этим достигнешь? Какое это воспитание? Это просто значит оттолкнуть человека.
Поэтому епитимьи в наше время можно давать очень осторожно, и только такие, которые могут быть проконтролированы, которые человека не отделяют от Церкви, а наоборот, помогают войти ему в церковную жизнь.
Конечно, самое главное, что делает священника духовником — это тот дар, о котором Христос спрашивает апостола Петра. Вы помните, в конце Евангелия от Иоанна, когда Господь троекратным вопрошением как бы восстанавливает Петра в его апостольском достоинстве. Он говорит: «Симоне Ионе, любишь ли ты Меня паче сих?», т. е. больше, чем другие любят. Вот эта преимущественная любовь ко Христу, особенная любовь ко Христу — вот что делает священника пастырем, и просто человека — священником. Любовь ко Христу, которая превосходит все, когда эта любовь определяет всю жизнь человека, священника, его сердце, все его чувства, все его мысли, когда эта любовь ко Христу делается стержнем в духовной жизни человека. Конечно, так должно быть у каждого христианина. Но священник — это тот, кто больше любит. И в рукоположении дается именно этот дар, — дар любви, дар любви ко Христу, и дар любви к людям, пасомым. Потому что пастырь — это тот, кто любит пасомых, любит своих овец. И только тогда, когда человек может сказать: «Ей, Господи, Ты знаешь, как я люблю Тебя», — тогда только он и услышит: «Паси овцы моя». Любовь ко Христу — она возгревает в сердце священника любовь к пасомым, она научает любить и своих духовных чад. Любовь к духовным чадам — только она одна может совершить ту, по существу невыполнимую, превосходящую силы человека задачу, которая ложится на плечи духовника. Как можно вообще в нашем современном странном, безумном мире, грешном мире, таком, можно сказать, осатаневшем, кого-то любить? Как можно в этом мире кого-то пасти? Как можно в этом мире кого-то спасать, кого-то делать чистым, исцелить кого-то? Как это возможно вообще? Это же — чудо. Как это может получаться? Это может получаться, конечно, только тогда, когда действует любовь. Только любовь может быть сильнее греха, сильнее того зла, которое сейчас в этом мире царствует, воцаряется в этом мире. И вот любовь эта должна иметь особенные черты.