Введение в Новый Завет

Автор Соборного послания Иакова обращается к своим адресатам со словом, исполненным власти: богословская основательность и внешняя выразительность послания производят глубокое впечатление. Мысль автора всецело укоренена в Ветхом Завете, но при этом он хорошо владеет риторическим искусством кинических и стоических моралистов. Современные исследователи послания обращают внимание на его богатый лексикон: здесь содержится целых 63 арах legomena во всем Новом Завете, из которых 13 впервые возникают в греческой письменности, как, например, ветроносимый (ἀνεμιζόμενος — 1, 6), двоедушный (δίψυχος — 1, 8), неискусимый (ἀπείραστος — 1, 13), набожный, религиозный (θρησκός — 1, 26), лицеприятие (προσωποληψία — 2, 1) и др. Кроме того, автор послания использует такие стилистические приемы, как парономазия, аллитерация, вводит сложноподчиненные предложения, гномические аористы, риторические вопросы и т. д., что свидетельствует о его серьезной филологической подготовке[151].

Богатство языка послания ставит перед исследователями вопрос о его писателе. Возможно ли, чтобы такой утонченный греческий текст, который выдает высокообразованного ученого эллиниста, мог выйти из-под пера апостола Иакова, очевидно не обладавшего таким знанием греческого языка? На этот вопрос современными учеными было дано множество ответов, из которых мы приведем важнейшие.

1. Некоторые исследователи считают это послание подложным (псевдоэпиграфом) и относят его к концу I века. Автором его полагают некоего неизвестного нам писателя иудеохристианина, который при этом хорошо знает греческий язык. Для того чтобы придать своему писанию большую авторитетность — вещь самая обычная в ту эпоху, — он прикрывается именем всеми почитаемого Иакова брата Господня. Некоторые из недавних Введений в Новый Завет даже решаются рассматривать это послание вкупе с другими произведениями той же эпохи (конца I в.), такими, как Первое послание Климента и Дидахэ.

2. Некоторые, напротив, считают это послание довольно ранним, возможно даже первым законченным христианским текстом, более ранним, чем послания апостола Павла, и относят время его написания к 47–48 годам, незадолго до первого Апостольского Собора[152].

3. Другие видят в этом послании лишь иудейский текст нравственного содержания, который был несколько видоизменен неким христианином, добавившим имя Иисуса Христа в 1, 1 и 2, 1, а также некоторые новые темы, хотя общие для христианства и иудейства нравственные увещания остались без всякого изменения.

Подобную точку зрения высказал, например, Арнольд Мейер[153], который считает, что разрешил «загадку» послания[154]. Некий древний иудейский псевдоэпиграф, считает Мейер, который содержал в себе аллегорическое истолкование прощальных заветов патриарха Иакова своим двенадцати сыновьям, был христианизирован неким владеющим греческим языком христианином в конце I века, но в любом случае не Иаковом братом Господним. Христианский редактор поставил в надписании своего текста вместо патриарха Иакова имя апостола Иакова и таким образом воцерковил этот текст.

4. Стиль послания, которое назидает, и увещевает, и вообще учит со властью, указывает в его авторе одного из столпов первенствующей Церкви, предстоятеля, который пользовался полным доверием со стороны своих читателей. Вопрос возникновения и издания греческого текста послания должен рассматриваться, конечно, совершенно независимо от его содержания. То есть языковая оболочка послания может принадлежать какому-то другому лицу, отличному от апостола Иакова. Текст послания с его постоянными воззваниями: «братия мои», «братия мои возлюбленные» и подобными им — больше походит на живую проповедь, чем на письмо. Единственное эпистолярное место находится в предисловии (1, 1). Согласно одной версии, послание это скорее является проповедью, которую Иаков Праведный произнес на арамейском языке для одной из палестинских общин, например для иерусалимской, между 40 и 50 годами. Эта община переживала тогда тяжелые времена, ее члены подвергались давлению и гонению со стороны «богатых», как это явствует из текста самого послания. Эту проповедь, согласно данной теории, некий христианин, очень хорошо знавший греческий язык, позже перевел на греческий, чтобы и другие христиане вне Палестины смогли получить духовную пользу от его чтения[155].